В РЕВОЛЮЦИЮ И ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ

В РЕВОЛЮЦИЮ И ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ.


     В конце февраля 1917 года по Селищу поползли слухи о беспорядках в Петрограде. 1 марта большая группа рабочих завода Пло (многие из которых жили в Селище), под воздействием известий о победе в Петрограде революционных сил и фактическом свержении монархии, прекратили работу и по льду Волги направились в город. Они шли с красными флагами и пением революционных песен. В фабричном районе Костромы рабочие встретились с членом Временного революционного комитета большевиком Н. П. Растопчиным, который призвал их произвести выборы в создаваемый Костромской Совет рабочих депутатов. На обратном пути прямо на волжском льду рабочие провели выборы своих представителей в Совет рабочих депутатов (302). 2 и 3 марта многие селищенцы вновь участвовали в революционных событиях в Костроме. Сын второго священника Александро-Антониновского храма Иоаннна Гарского, И. И. Гарский, позднее вспоминал о том, как 3 марта 1917 года: «...в Селище «на горе», словно по команде, собралось человек двести. Кто – с красной повязкой на рукаве, кто – с алым бантом на груди. Под красным флагом, с пением «Марсельезы» мы пошли нижней дорогой к заводу и, соединившись с «пловцами», организованной манифестацией направились в Кострому, на Сусанинскую площадь. От площади шествовали вдоль улицы Русиной, потом свернули на Муравьевку, к губернаторскому дому. Губернатор Хозиков с балкона поздравил собравшихся с низвержением самодержавия. А вслед за тем на балкон поднялись человек пять, от имени революционного обратились к собравшимся с приветствием. И в заключение объявили губернатору: «Именем революции вы арестованы». И сняв с его плеч эполеты, нацепили на их место лыковые лапти. Под конвоем, в сопровождении революционной демонстрации, его тут же препроводили в тюрьму, в конец улицы Русиной» (303).
     В первых числах марта в Александро-Антониновском храме перед присутствующими был оглашен последний Манифест императора Николая II от 2 марта 1917 года, в котором бывший государь извещал своих бывших подданных об отречении от престола. Мо-мент чтения Манифеста окончательно проводил межу между старым временем и новой революционной эпохой. На богослужениях в храме вместо царя, как и везде в России, было предписано поминать «благоверное» Временное правительство...
     В начале 1918 года, делая в «Летописи» запись за минувший 1917 год, о. Василий Вознесенский написал, что «с того злополучного времени» (то есть с отречения от престола императора Николая II) для прихода началось «безуверенное плачевное состояние» (304).
     5 марта в Селище состоялось общее собрание рабочих, живших в селе, на котором также были избраны депутаты в Костромской Совет рабочих депутатов (305). Несомненно, что в те мартовские дни в старой усадьбе Мягковых царили самые радостные настроения и ожидания: жившей там А. Г. Перелешиной наверняка казалось, что вот-вот в жизнь претворятся те светлые идеалы, в которые так верили Н. К. Михайловский и его близкие. Однако реальность свидетельствовала о том, что до претворения этих идеалов в жизнь еще очень далеко. 15 марта на заводе Пло во время сбора средств в помощь бывшим узникам царизма свою лепту отказался внести бухгалтер завода Е. А. Решетько. Рабочие вывезли его на грязных санках за ворота завода (306). Один из ветеранов предприятия позднее вспоминал, как это произошло: «...мы решили вывезти на грязных санках хозяйского холуя Решетько. Приволокли санки, на которых вывозили литьё из чугунолитейного, вытащили чопорного Решетько за рукава и посадили в санки. Он встал на колени (чтоб не испачкаться). От кузницы до проходной рабочие стояли шеренгами. Вот и понесли мы его под улюлюканье до ворот, обратно до кузницы, потом на волю и вышвырнули в овраг » (307).
     В это время начался стремительный взлет М. В. Задорина. В первые дни марта 1917 года его избрали членом Костромского Совета рабочих депутатов. 21 марта в качестве представителя Совета Задорин был также делегирован в состав гласных обновленного Кост-ромского уездного земского собрания (308). 22 июня 1917 года он стал членом Исполнительного комитета Костромского Совета рабочих депутатов (309).
     В начале апреля 1917 года в Заволжье приехал и поступил слесарем на завод Пло еще один латыш, сыгравший весьма заметную роль в судьбе нашего края в первые годы революции – Ян Карлович Кульпе (1888 – 1943 гг.). В годы первой русской революции Я. К. Кульпе был боевиком. В 1907 году во время ареста в Юрьеве (Тарту) он застрелил полицейского пристава. Из-за того, что на момент убийства Кульпе по законам Российской империи считался несо-вершеннолетним (ему было 19, а совершеннолетие наступало в 21 год), вместо смертной казни его в 1909 году приговорили к бессрочной каторге. В 1913 году в связи с 300-летием Дома Романовых пожизненное заключение ему было заменено на 20-летнюю каторгу. Февральская революция освободила Я. К. Кульпе из Орловского каторжного централа. Приехав в Заволжье, Я. К. Кульпе вскоре стал признанным руководителем заволжских большевиков (310).
     18 апреля (1 мая по новому стилю) Кострома, как и вся Россия, впервые открыто праздновала День международной солидарности пролетариата. Утром 18 апреля множество селищинцев встречали на железнодорожном вокзале одного из лидеров партии эсеров – знаменитую «бабушку русской революции» Е. К. Брешко-Брешковскую (1844 – 1934 гг.), прибывшую в Кострому для участия в празднике. Пожилую женщину, значительную часть своей жизни проведшую в тюрьмах, на сибирской каторге и ссылке и только что в марте 1917-го освобожденную из поселения в Минусинске, в Костроме встречали чуть ли не торжественней, чем в 1913 году императора Николая II (действительно, ведь тот был всего лишь на всего царь, а Е. К. Брешко-Брешковская являлась «бабушкой» самой русской революции!). На вокзале высокую гостью ожидала огромная толпа с красными и черными знаменами, представители многочисленных общественных организаций, Советов и партий (среди них был и М. В. Задорин). Среди встречающих, наверняка, присутствовала и А. Г. Перелешина, безусловно, с глубоким пиитетом относившаяся к старейшей участнице революционного движения. Когда московский поезд с легендарной революционеркой подошел к перрону, военный оркестр грянул «Марсельезу» (311). Вечером следующего дня здесь же на вокзале состоялись не менее торжественные проводы Е. К. Брешко-Брешковской и никто, конечно, не знал, что уже очень скоро пресловутая «бабушка», спасаясь от революции, служению которой она посвятила всю свою жизнь, будет вынуждена бежать из «свободной» России за границу, и умрет в эмиграции в Чехословакии... Поток событий в это время захватил и проживавшую в Селище М. Г. Купреянову. В июне 1917 года племянница Н. К. Михайловского баллотировалась в гласные Костромской городской думы по списку № 2 от кадетской партии (312). Однако на состоявшихся 25 июня выборах, кадеты потерпели сокрушительное поражение – времена избирательных успехов этой партии остались далеко в дореволюционном прошлом, – и поэтому М. Г. Купреяновой не довелось заседать в последней дооктябрьской думе Костромы.
     Летом и осенью 1917 года в Александро-Антониновском храме продолжались работы по его украшению. В это время представитель старинного рода большесольских живописцев Николай Осипович Демидов (ок.1860 – после 1917 г.) расписывал своды трапезной Александро-Антониновской церкви фресками на темы вечных сцен из Евангелия – «Рождество Христово», «Вход Господень в Иеруса-лим», «Христос и дети», «Нагорная проповедь» и др. (313) *. Со сводов
     * По-видимому, в конце 1917 года на западной стене теплого храма была сделана памятная надпись, как бы подводящая итог всем рабо-там в храме, выполненным в 1913-1917 гг. В этой надписи, сохранившейся до наших дней, сказано: «Во славу Святые Живоначаль-ные Единосущные Троицы Отца и Сына и Святого Духа возобнов-лен сей теплый храм во имя Святого Великомученика Георгия и Святого Пророка Илии в 1913 году. Приделаны два алтаря. В 1914 году возвышен на 4 аршина вместо кирпичного свода сделан железо-бетонный свод при священнике Василии Вознесенском, Иоанне Гарском и диаконе Василии Лапшангском и старосте Дмитрии Бодрине, при его старании пожертвовано прихожанам. В том же году пожертвован иконостас прихожанином и прихожанкой села Селища. Пол из огнеупорной цветной плитки пожертвован в 1916 году при старании старосты на жертву прихожан. В 1917 году ей же храм украшен живописью при том же причте и старосте на средства того же прихожанина и прихожанки села Селища, которые жертвовали иконостас. Живописная работа была произведена мастером из Больших Солей Николаем Иосифовичем Демидовым».
     к людям словно лилась проповедь Спасителя:

     «Блаженны нищие духом; ибо их есть царство небесное.
     Блаженны плачущие; ибо они утешатся.
     Блаженны кроткие; ибо они наследуют землю.
     Блаженны алчущие и жаждущие правды; ибо они насытятся.
     Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут.
     Блаженны чистые сердцем; ибо они Бога узрят.
     Блаженны миротворцы; ибо они будут наречены сынами Божиими.
     Блаженны изгнанные за правду; ибо их есть царство небесные.
     Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески не-праведно злословить за Меня...» (Мт.,5, 3-11).

     Однако летом и осенью 1917 года большинство людей прислушивались к совсем другим «проповедям». Под речи бесчисленных ораторов страна катилась к октябрьской катастрофе...
     В большевистском перевороте в Петрограде едва не принял участие М. В. Задорин. 12 октября 1917 года в Костроме, в читальне имени А. Н. Островского, на общем собрании костромских Советов рабочих и солдатских депутатов состоялись выборы двух делегатов (по одному от Совета) на II Всероссийский съезд Советов. От Совета рабочих депутатов был избран Я. К. Кульпе, а кандидатом (заместителем) – М. В. Задорин (то есть, если бы основной делегат заболел, то на съезд, избравший В. И. Ленина председателем Совнаркома, поехал бы М. В. Задорин) (314).
     Во время октябрьских событий в Петрограде находился художник Н. Н. Купреянов. Февральская революция застала его на Юго-Западном фронте, где он своими глазами видел стремительное разложение и деморализацию армии. В июне 1917 года Н. Н. Купреянова направили с фронта в Петроград, в Константиновское артиллерийское училище (окончив его ускоренный курс, он должен был вернуться на передний край офицером). Осенью 1917 года Н. Н. Купреянов, как и все юнкера-константиновцы, нередко нёс караульную службу в Зимнем дворце, где пребывало Временное правительство во главе с А. Ф. Керенским. В дни большевистского переворота юнкер Н. Н. Купреянов едва не оказался в числе защитников Зимнего дворца: Константиновское училище предполагалось привлечь к обороне резиденции Временного правительства, но почему-то до этого дело не дошло. Позднее он вспоминал: «Октябрь застал меня в Петрограде (...), в ночь на 25 октября я видел «Аврору», обстреливающую Зимний дворец» (315).
     В те судьбоносные для нашей страны дни Н. Н. Купреянов писал в Кострому своей тетке Е. Н. Зузиной: «Я совсем невредим и все наши юнкера тоже – нам только раздали ружья и патроны и спешно обучали стрельбе, но никуда не выводили (...). Счастье наше, что наши караулы кончились (в Зимнем дворце – Н. З.). Я очень рад – защи-щать это правительство мне вовсе не хотелось». В тот же день он дописал: «Кончается воскресенье (...). Тяжелое и подавленное настроение. Какой-то упадок, какой-то приступ малодушия (...). На Неве против Адмиралтейства стоит крейсер («Аврора» – Н. З.). Шёл сейчас мимо – тьма и туман. Вокруг фонарей белесоватые мутные пятна. Силуэт корабля красив и мрачен (316). В Петрограде Н. Н. Купреянов оставался до начала 1918 года *.
     * В праздник Рождества Христова, 25 декабря 1917 года, Н. Н. Ку-преянов писал из Петрограда в Селище, куда тогда уехала его семья: «Мучительно хочу в Селище, так тоскливо праздники проводить одному» (317).
     29 октября 1917 года на объединенном заседании Исполнительных комитетов костромских Советов рабочих и солдатских депутатов был официально провозглашен переход власти в Костроме и губернии в руки Советов (фактически очень скоро вся власть перешла к большевикам). В этот день в состав Военно-революционного ко-митета вошел и М. В. Задорин (318).
     Поздней осенью 1917 года, когда старой власти фактически уже не было, а новая власть еще не утвердилась, по городам и селам нашей губернии, как и по всей стране, прокатилась волна разгромов, грабежей и поджогов. Крестьяне грабили и жгли дворянские усадьбы, в городах мародеры громили магазины, винные склады, дома богатых людей. Разливающаяся по всей России стихия смуты не обошла и Селище. 6 ноября по нему были расклеены анонимные объявления, угрожающие жителям «красным петухом». 7 ноября в селе в результате умышленного поджога вспыхнул большой пожар, в пламени которого сгорел ряд домов. Кем были поджигатели, и каких целей они добивались этим пожаром, осталось неизвестным (319).
     Последней надеждой страны на прекращение смуты и начинающейся гражданской войны являлись выборы в Учредительное собрание, состоявшиеся в Костромской губернии 12-14 ноября. Как известно, эти выборы проходили по партийным спискам. В списке кандидатов от костромской организации РСДРП (б), составленном в середине октября 1917 года, находился и М. В. Задорин (320). Прав-да, в Учредительное собрание он не попал: в большевистском списке из 12 человек М. В. Задорин стоял под № 9, а в члены Учредительного собрания прошли только первые четыре человека из списка (в любом случае, как высоко вознесла мутная революционная волна этого человека, имевшего за спиной только Селищенское земское начальное училище!).
     С конца октября 1917 года М. В. Задорин вошел в число тех, кто решал судьбу страны в масштабах нашей Костромской губернии. Вскоре партия направила его на защиту «завоеваний революции», на ответственнейший участок строительства нового общества – на работу в карательных органах. В последний день 1917 года, 31 декаб-ря, М. В. Задорин стал одним из членов президиума Костромского революционного трибунала (321). Стремительный, недолгий и кровавый взлет бывшего селищенского паренька продолжался.
     Важнейшим событием первых месяцев Советской власти для Заволжья стала национализация завода Пло. Декретом Совнаркома от 24 января 1918 года за подписью В. И. Ленина он был объявлен «собственностью Российской республики» (322). С момента национализации и на всем протяжении 20-30 годов XX века партийно-комсомольский актив завода (в 1922 году получившего название «Рабочий Металлист») являлся постоянным источником импульсов воинствующей антирелигиозной борьбы, направленной против всех церквей Заволжья, в том числе и против Александро-Антониновского храма.
     В начале 1918 года Советская власть утвердилась и в Коряковской волости (к ней, напомним, относились Селище и большая часть деревень, входивших в Александро-Антониновский приход). 11 февраля 1918 года «на общем сходе граждан» под давлением рабочих завода Пло было принято постановление об упразднении Коряковского земства и передаче власти в волости Совету крестьянских депутатов (323).
     С октября 1917 года Александро-Антониновская церковь, как и все храмы страны, оказалась в самом бесправном и униженном положении. В последней годовой записи в «Летописи» о. Василий Вознесенский написал, что к концу 1917 года: «Причт находился в самом безуверенном (...), унизительном состоянии. (...) вообще Советская власть относится к духовенству с презрением и ненавистью» (324).
     В 1918 году прервалась продолжавшаяся почти полвека традиция ведения «Церковно-приходской летописи». Запись в ней за 1917 год оказалась последней. Преемники о. Василия Вознесенского «Летопись» уже не продолжали: в послереволюционное время это становилось делом крайне опасным *.
     * Судьба «Церковно-приходской летописи» после 1918 года нам неизвестна. В начале 90-х годов XX века кто-то подарил том «Летописи» ректору Костромского духовного училища протоиерею Александру Андросову, который передал его тогдашнему настоятелю Александро-Антониновской церкви протоиерею Борису Втюрину.
     Продолжавшееся шестнадцать лет настоятельство о. Василия Вознесенского в Александро-Антониновской церкви (а всего он прослужил в ней сорок четыре года) завершилось весной 1919 года. В начале этого года о. Василия разбил паралич, парализовавший левую половину его тела. 2 апреля 1919 года он написал прошение Епископу Костромскому и Галичскому Филарету (Никольскому; 1855 – 1922 гг.), в котором просил уволить его за штат (325). О дальнейшей судьбе о. Василия Вознесенского нам неизвестно, но, судя по всему, он уехал из Селища к одному из своих сыновей-священников, где вскоре и умер (точный год и место его кончины неизвестны).
     Новым настоятелем Александро-Антониновской церкви стал священник Василий Звездин. Иерей Василий Евлампиевич Звездин (в некоторых документах – Звездкин) родился в 1869 году в с. Георгиевском Пошехонского уезда Ярославской губернии, в семье священника. В 1888 года он по первому разряду окончил Костромскую духовную семинарию. С 10 января 1889 года Василий Звездин работал надзирателем в Костромском духовном училище. 18 июля 1885 года состоялось его рукоположение во священника Воскресенской церкви с. Марьинского Нерехтского уезда. 6 февраля 1906 года о. Василий был перемещен на должность настоятеля Богородице-Скорбященской церкви при Костромской губернской земской больнице на Русиной улице (ныне – Первая городская больница на улице Советской) (326). Настоятель этой церкви считался как бы «главным» земским священником, который, как правило, участвовал во всех мероприятиях губернского земства. Богородице-Скорбященская церковь (её храмовым образом являлась икона Бо-жией Матери «Всех скорбящих радость»), открытая при губернской земской больнице в 1865 году, была закрыта постановлением Костромского губисполкома от 25 марта 1919 года, а весь её причт уво-лен (327).
     26 марта 1919 года Благочиннический совет 1-го Костромского округа отметил, что о. Василий Звездин – «достойнейший кандидат на свободную вакансию настоятеля церкви с. Селища как по образовательному цензу, так и по отлично-ревностному служению пастырскому» (328) в храме при губернской земской больнице. 7 апреля 1919 года на общем собрании прихожан в Александро-Антониновской церкви постановило избрать о. Василия Звездина новым храма в Селище (329).
     Период гражданской войны и так называемого «военного коммунизма» был для Селища, как и для всей страны, крайне тяжелым временем. Революция и активное переустройство всех сторон жизни на коммунистический лад разрушили издавна налаженные товарно-денежные отношения. С давних времени жители прилегающих к Селищу деревень привозили в село на продажу продукты питания, дрова, сено. Всё необходимое для жизни можно было купить в селе или в городе. Внедрение принципов коммунизма положило этому конец. Чтобы достать продукты селищенцы, как и большинство жителей Костромы, вынуждены были ехать в окрестные деревни и выменивать там продукты на вещи (деньги в результате галопирующей инфляции в значительной степени утратили своё значение). Именно в те годы утвердился по сути сохраняющийся доныне обычай, когда жители города (а селищенцы с конца XIX века, по сути, являлись жителями пригорода) сажали на всех свободных участках картошку. Во время гражданской войны, в частности, было засажено картош-кой всё пространство между Селищем и заводом Пло (ныне эта территория в основном занята заводом). Не было спичек, керосина, соли, мыла (всё это можно было купить только на черном рынке, но большевики беспощадно боролись со спекуляцией). Для добычи дров жители Заволжья вырубали прилегающие к их селениям рощи и леса. Жительница Заволжья Е. К. Беляшина позднее вспоминала: «Особенно плохо было с дровами. Трудящимся давали в лесу участки для заготовки дров. Самим приходилось валить деревья, пилить и вывозить из леса (...). За это время срубили лес на Мякинище около Селище, Никольский лес, расположенный по обеим сторонам железнодорожной линии, рощу на Панове, лес около д. Говядиново, Беляночный лес по Нерехтскому тракту против Никольского леса и дальше леса и перелески по арменской дороге. Выкорчевали и распилили вековые березы на трактах. Сохранилась только бывшая Зо-товская роща, которая была отдана металлистам...» (330).
     19 марта 1919 года в Селище был национализирован лесопильный завод Н. В. Страшнова (331). По-видимому, сразу после национализации Н. В. Страшнов с семьей бежал из села. А. А. Беленогова вспоминала, что «когда свершилась революция, хозяева (Страшновы – Н. З.) оставили все свои владения и успели уехать за границу, за-брав золото и драгоценности. Дворник, работавший у них, пришел утром, а в доме ни души. Двери открыты, соседи всё растащили: ковры, посуду, мебель, всё, что под руку попадалось» (332).
     В братоубийственной гражданской войне участвовало и немало селищенцев. Целый ряд их состоял в рядах дружины Красной гвардии на бывшем заводе Пло, и в её составе принимал участие в подавлении антибольшевистских восстаний 1918-1919 годов. В подав-лении восстаний в Ярославле и в Уреньском крае (в Варнавинском уезде) отличился селищинец Н. И. Кутяшов (1888 – 1932 гг.), рабочий завода Пло, член его красногвардейской дружины (333). Летом 1919 года под Саметью в стычке с «зелеными» погиб житель Сели-ща Н. А. Раков (334).
     В июне 1919 года бывший завод Пло посетил нарком просвещения А. В. Луначарский, находившийся в Костроме и губернии в качестве чрезвычайного уполномоченного ЦК РКП (б), Совнаркома и ВЦИК по борьбе с дезертирством (сокращенно – «ЧрезуполВЦИК»). Немного спустя А. В. Луначарский написал: «Если что-нибудь и дает мне надежду на подлинное и сравнительно скорое осуществление социализма в России – то это именно самодеятельность рабочих. Я был восхищен заводом Пло под Костромой (...)» (335). Конечно, чрезвычайного уполномоченного восхитили вовсе не производст-венные достижения рабочих завода, а их участие в борьбе с «контрреволюцией» в рядах красногвардейской дружины.
     В первое время после революции – при жизни В. И. Ленина и вплоть до конца 20-х годов – имя Н. К. Михайловского и его заслуги перед революционным движением оценивались новыми властями весьма высоко. Ярчайшим подтверждением этого стало открытие так называемого «Обелиска Революции» у стен Московского Кремля в Александровском саду, переделанного в 1918 году из Обелиска в честь 300-летия Дома Романовых. На этом обелиске, торжественно открытом в мае 1913 года в присутствии императора Николая II, бы-ли высечены имена всех царей и императоров из Дома Романовых. К первой октябрьской годовщине на обелиске взамен имен государей низвергнутой династии был помещен утвержденный лично В. И. Лениным, список «борцов за свободу» (открываемый, разумеется, Марксом и Энгельсом), в котором из всего пяти русских имен чет-вертым – по хронологии – стоял Михайловский (336)*.
     * Пять русских «борцов за свободу», имена которых до сих пор зна-чатся на Обелиске в Александровском саду – М. А. Бакунин, Н. Г. Чернышевский, П. Л. Лавров, Н. К. Михайловский и Г. В. Плеханов.
     Почитание имени Н. К. Михайловского со стороны властителей Советской России способствовало сохранению в Селище старого барского дома Мягковых. В 1918-1919 гг. все дворянские усадьбы, дачи промышленников и дома богатых крестьян в Заволжье были конфискованы, а их владельцы выселены. В 1918 году в бывшем господском доме Ратьковых разместилась начальная четырехкласс-ная школа (337) *.
     * В 20-30 годы XX века в бывшем доме Ратьковых находилась начальная школа № 11. В декабре 1925 года, когда отмечалось 100-летие восстания декабристов, ей было присвоено наименование – школа имени Декабристов (338).
     В революционной буре уцелел только дом Мягковых. В память о заслугах Н. К. Михайловского перед освободительным движением, согласно особому постановлению ВЦИК, он был оставлен в пожизненное владение А. Г. Перелешиной и М. Г. Купреяновой (339) (при этом, видимо, учли и революционные заслуги самой А. Г. Переле-шиной)*.
     * Об этом постановлении ВЦИК всё время упоминается в публика-циях по истории Селища. К сожалению, ни точная дата постановле-ния, ни обстоятельства его появления нам неизвестны. Вероятнее всего, оно было принято ВЦИК в 1918 году. Судя по всему, в принятии этого постановления не обошлось без помощи М. В. Задорина, до конца своих дней хранившего благодарную память об обитателях усадьбы Мягковых, сыгравших столь большую роль в его духовном становлении.
     Но вся остальная собственность у племянников Н. К. Михайловского, конечно, была отобрана. Согласно Декрета о земле, А. Г. Мягков, А. Г. Перелешина и М. Г. Купреянова лишились своих земельных владений. После смерти Г. В. Мягкова его дети унаследовали и совместно владели 268 десятинами земли, примыкающей к Селищу (340). Больше всех потеряла А. Г. Перелешина, которая, наряду с землей в Костромском уезде, после кончины А. В. Перелешина вместе с братьями мужа (Андреем Васильевичем и Петром Васильевичем Перелешиным) владела в Буйском уезде 3899 десятинами в Шушкодомском волости и 623 десятинами в Покровской (341).
     К тому же в 1918 году власти конфисковали стоявший рядом с домом Мягковых двухэтажный флигель, в котором находилась биб-лиотека-читальня имени Н. К. Михайловского и где после смерти А. В. Перелешина жила А. Г. Перелешина. На первом этаже дома разместился Селищенский сельсовет. Новые хозяева не только изгнали Анну Геннадьевну из флигеля, но и отстранили от заведования ею же созданной библиотеки имени Н. К. Михайловского. Позднее А. Г. Перелешина с горечью вспоминала, как в 1918 году у неё «отняли библиотеку, совершенно отстранив (...) от этого дела» (342). В январе 1919 года в бывшем флигеле усадьбы Мягковых был открыт клуб «III Интернационал» (343) (полностью он именовался – Социалистический клуб «III Интернационал») (344). При клубе действовали драматическая, хоровая и музыкальные группы. Хотя клуб и носил высокое имя III Коммунистического Интернационала, но, по сути дела, под этой вывеской скрывался старый мягковский народный театр. Вплоть до конца 20-х годов клуб возглавлял Борис Николаевич Купреянов – сын бывшего губернатора Н. Н. Купреянова, брат художника Н. Н. Купреянова и внучатый племянник Н. К. Михайловского (в 20-е годы Б. Н. Купреянов летом работал матросом на волжском пароходе, а зимой занимался клубом) (345). Конечно, библиотека при клубе «III Интернационал» никак не могла носить имя боровшегося против марксистов публицистанародника, и через несколько лет библиотеку имени Н. К. Михайловского переименовали в честь А. В. Луначарского (об этом чуть ниже).
     Благодаря тому, что бывший усадебный дом Мягковых остался в руках прежних хозяев, свою связь с Селищем вплоть до 1929 года сохранял и художник Н. Н. Купреянов. Летом 1918 года Николай Николаевич приехал из Петрограда в Селище, и какое-то время служил караульным начальником артиллерийских складов, находящихся вблизи от Селища (346). Во второй половине 1918 – начале 1920 гг. Н. Н. Купреянов жил в Москве и Петрограде. В феврале 1920 года художник с мандатом от наркома просвещения А. В. Луначарского вернулся в Селище и вплоть до 1922 года работал в Костромском Губполитпросвете. В эти годы Н. Н. Купреянов организовал в Костроме художественную школу, писал многочисленные плакаты для Губроста, вел большую музейную работу, собирая в бывших дворянских усадьбах старинные картины и гравюры (347).
     Если на первых порах революция к А. Г. Перелешиной и М. Г. Купреяновой отнеслась относительно благосклонно, то судьба их брата, дворянина и кадета, сложилась более «традиционно». Уехав в 1908 году из Селища, А. Г. Мягков несколько лет работал на Урале, в Пермской губернии. В 1913 году, «вследствие болезни жены и вредного для неё климата северного Урала», Александр Геннадьевич оставил службу и переехал со своей семьей на Украину, в Волынскую губернию и стал работать управляющим в большом имении графов Уваровых, поселившись в с. Эмильчин в Новоград-Волынском уезде. В этом селе А. Г. Мягков пережил всю эпоху вой-ны с Германией, революцию 1917 года и немецкую оккупацию. После свержения гетмана П. П. Скоропадского и прихода к власти в декабре 1918 года петлюровской Директории, Александр Геннадьевич как «москаль» был арестован петлюровцами и приговорен к смерти. Каким-то чудом ему удалось избежать расстрела и перебраться со всей семьей в Житомир. В Житомире семья Мягковых прожила еще два года, пережив за это время множество, сменявших друг друга, властей (красные, белые, петлюровцы, всевозможные банды, поляки и др.). После окончательной победы красных в декабре 1920 года Мягковы сумели бежать в Польшу. В 1921 году в Вар-шаве А. Г. Мягков вступил в возглавляемый его шурином Б. В. Савинковым «Союз защиты Родины и свободы». Позднее он вспоми-нал, что Савинков поручил ему в этом «Союзе» «заведование хозяйством, но заведовать было нечем» (348). После подписания мира между Польшей и Советской Россией, по требованию советского посла Л. М. Карахана все члены савинковской организации, в том числе и семья Мягковых, были выслана в Чехословакию (349). Готовясь нелегально перейти советскую границу, чтобы возглавить мифическое антисоветское подполье, Б. В. Савинков 7 августа 1924 года в Париже составил завещание, согласно которому оставлял часть своих денег детям А. Г. и В. В. Мягковых – Лидии и Геннадию. Завещание оговаривало: «Все письма, документы, бумаги, архивы, где бы и у кого они не находились, поручаю заботам сестры моей Веры Викторовны Мягковой, и они должны быть ей выданы хранящими их лицами по первому требованию» (350). В числе троих людей, которым помимо В. В. Мягковой разрешался доступ к архиву, находился и А. Г. Мягков (351). Уже через несколько дней Б. В. Савинков был арестован на территории СССР, судим, приговорен вначале к смертной казни, замененной потом 10-летним тюремным заключением. 7 мая 1925 года он выбросился (по другой версии – был выброшен) из окна пятого этажа внутренней тюрьмы ОГПУ на Лубянке. С арестом и гибелью Б. В. Савинкова возглавляемый им «Союз» распался, и Мягковы навсегда остались в Праге, где Александр Геннадьевич стал служить в одном из страховых обществ, а Вера Викторовна давала уроки французского языка (352).
     А. Г. Мягкову предстояли еще долгие десятилетия жизни в эмиграции и у него (как и у многих других представителей либеральной интеллигенции) было немало времени подумать о том, стоило ли так ненавидеть «царский режим», под чьим «гнётом» он и его семья могли жить на Родине, и тем самым способствовать приходу к власти большевистской диктатуры, при которой, чудом не погибнув, он оказался на чужбине. В эмиграции А. Г. Мягков, по-видимому, изменил своё отношение к православию, от которого до революции, скорее всего, был весьма далек. В «беженстве» внук строителя храма Василия Блаженного, по-видимому, вернулся к вере. В 30-е годы в Праге он стал членом Братства для погребения православных русских граждан и для охраны их могил (353).
     Зато М. В. Задорин всё шел и шел вверх по карьерной лестнице. 30 апреля 1918 года, когда была образована Костромская Губернская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией (Губчека), он вошел в состав её коллегии (354). Во второй половине 1918 года М. В. Задорин стал председателем Губчека. Он возглавил Костромскую Чрезвычайную Комиссию в период официально объявленного массового «красного» террора, осуществляемого, в первую очередь, силами местных «чрезвычаек». Понятно, что уже после самого недолгого председательства в губернском отделе ведомства Ф. Э. Дзержинского, руки у М. В. Задорина – уже просто «по должности» – были по локоть в крови. В качестве и члена коллегии и председателя Губчека он участвовал в подавлении це-лого ряда антибольшевистских восстаний – Ярославского, Ветлуж-ско-Варнавинского, Уреньского. Направленный в 1919 году по партмобилизации в Красную армию, М. В. Задорин возглавил Особый отдел 7-й армии (после его отъезда председателем Костромской Губчека стал Я. К. Кульпе). Когда в марте 1921 года в Кронштадте вспыхнуло антибольшевистское восстание, М. В. Задорин в составе отряда особого назначения участвовал в его подавлении и последующей расправе с кронштадскими моряками. В том же году М. В. Задорин вернулся в Кострому, где занял пост председателя Губрев-трибунала (355).
     О жизни Александро-Антониновской церкви в годы гражданской войны нам известно немного. В это время в неё по-прежнему приносились главные святыни Костромского края – Феодоровская и Смоленская Игрицкая иконы Божией Матери. 23 апреля 1919 года в селищенский храм был принесен чудотворный образ святителя Нико-лая из Николо-Бабаевского монастыря (356). В каждом случае множество людей встречало святыню и присутствовало на торжественном богослужении. В эпоху гражданской войны советская власть не чувствовала себя еще настолько сильной, чтобы запретить ношение чудотворных икон и вынуждена была временно смиряться с этим.
     В 1919 году о. Василий Звездин принял и поселил в сторожке при храме трех монахинь из закрытого Богоявленско-Анастасиина монастыря: Таисию (Борисову), Митродору (Моисееву) и Рахиль (Добро-вольскую) (357). В Селище они перебрались после того, как их вы-селили из находившейся в Костромском уезде Назаретской пустыни *. В последующие годы мать Таисия топила в храме печи, колола дрова и разгребала снег, мать Митродора пекла просфоры, а мать Рахиль прислуживала в храме (359).
     * Назаретскую пустынь упразднили в 1919 году, когда на базе её хозяйства был создан совхоз «Назаретский», чуть позже совхоз переименованный в «Октябрьский» и развалившийся уже к середине 20-х годов. Сейчас от многочисленных строений пустыни не осталось и следов (358).
     В декабре 1920 года орган Костромского губкома РКП (б) газета «Красный мир» особо «отметила» деятельность о. Павла Звездкина, в статье «Поп, староста и их стадо», посвященной прошедшим выборам в церковный совет селищенского храма. Газета ставила в вину «попу Звездкину» то, что в своей проповеди перед выборами он призвал прихожан «выбирать в совет людей благочестивых, а не каких-нибудь богоотступников (разумей – большевиков!)» (360) (по логике «Красного мира», о. Василий, видимо, должен был способствовать избранию в церковный совет богоотступников). Отец Василий Звездин пробыл настоятелем в Селище до 1921 года. Скончался ли он, или был переведен куда-нибудь в другое место, нам неизвестно. Новым настоятелем Александро-Антониновского храма в 1921 году стал священник Павел Острогский.

     НАСТОЯТЕЛЬ ХРАМА ПРОТОИЕРЕЙ ПАВЕЛ ОСТРОГСКИЙ

     С 1921 года история храма в Селище неразрывно связана с судьбой протоиерея Павла Федоровича Острогского (1877 – 1937 гг.). Фамилия Острогских, а первым её стал носить родной отец Павла Острогского – Феодор Родопианович Острогский (1829 – после 1910 гг.), произошла от более старого названия села Боговское Макарьевского уезда (ныне с. Боговское относится к Антроповскому району), именовавшегося в прошлом – Острог *. После обучения
     * Название села Острог, судя по всему, происходит не от более позднего значения этого слова, то есть тюрьма, а от древнейшего, так как изначально «острог» – это укрепленное место, крепость (361). Видимо когда-то, возможно, в XV – XVI вв., на месте этого села на р. Кусь находилась небольшая крепость, прикрывавшая подступы к Галичу от набегов казанских татар.
     в Костромской духовной семинарии о. Феодор Острогский почти 30 лет, в 1854 – 1882 гг., служил диаконом в церкви Рождества Христова в с. Прискоково Костромского уезда (ныне – Красносельский район). Эта церковь в первую очередь известна тем, что с 30-х гг. XVII века и до 1855 года её прихожанами являлись так называемые «коробовские белопашцы» – потомки Ивана Сусанина, жившие неподалеку, в деревне (с 1855 года – селе) Коробово. Целый ряд поколений потомков национального героя России, начиная с дочери Сусанина Антониды и его внуков Даниила и Константина, завершили свой земной путь на приходском кладбище у стен прискоковского храма. В Прискокове 7 июля 1877 года родился и был крещен в церкви Рождества Христова шестой ребенок о. Феодора и первый его сын (до этого у него рождались только дочери), нареченный в честь святого апостола Павлом. В 1882 году о. Федор был рукоположен во священника Никольской церкви * с. Никольского, что в * Каменную церковь в Никольском построили в 1821 году взамен деревянного храма, в котором в январе 1788 года был крещен отец великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, Ю. П. Лермонтов (1787 – 1831 гг.) (362).
     реках, Галичского уезда (ныне – Галичский район), в связи с чем семья Острогских перебралась в это село, (в Никольском о. Федор прослужил вплоть до 1896 года). В 1888-1892 гг. Павел Острогский обучался в Галичском духовном училище, а в 1892-1898 гг. – в Костромской духовной семинарии. После её окончания он, как и многие семинаристы, для которых не оказывалось сразу священнических вакансий, два года работал учителем церковно-приходской школы в родном Прискокове (363). Прискоковская церковно-приходская школа являлась тогда одной из самых молодых в Костромском уезде: здание школы было построено вблизи от храма в 1893 году, а её официальное открытие состоялось 23 января 1894 го-да (в тот день к учебе приступило 17 мальчиков и 4 девочки) (364). Помимо основных уроков Павел Острогский в школе занимался с мальчиками церковным пением (365). По воскресеньям молодой педагог стал проводить в школе «повторительные» занятия для взрос-лых и устраивать религиозно-нравственные чтения, в которых он сам являлся «главным участником» (366). 24 мая 1901 года Епархиальный училищный совет отметил, что во время своей работы в церковно-приходской школе учитель Павел Острогский «отличался выдающимся усердием к своему делу» (367).
     В 1900 году Павел Острогский женился на Елизавете Александровне Парийской (1882 – 1972 гг.), дочери священника Никольского храма в с. Николо-Трестино вблизи от Костромы. В 1899 году семнадцатилетняя Лиза Парийская окончила Костромское реальное училище со званием «учительница начальных училищ». Тесть Павла Острогского, иерей Александр Флегонтович Парийский (1860 – 1933 гг.), уступил зятю своё настоятельское место в Николо-Трестине, а сам перевелся на службу в одно из сел Галичского уезда *.
     * В 1917 году, когда о. Павел Острогский переехал в Кострому, его тесть, в то время служивший в Знаменской церкви села Стрельниково Галичского уезда, вернулся в Николо-Трестино и вновь стал здесь настоятельствовать (368).
     2 июля 1901 года, в субботу, в Троицком соборе Ипатиевского мо-настыря Епископ Костромской и Галичский Виссарион (Нечаев) рукоположил Павла Острогского во диакона, а в воскресенье, 3 июля, в Богоявленском кафедральном соборе – во священника Никольской церкви с. Николо-Трестино вблизи Костромы (369). В этом селе, на-ходящемся на Кинешемском тракте (сейчас его обычно называют Красносельским), о. Павел прослужил шестнадцать лет. В числе его обязанностей как настоятеля входило и заведование Трестинской церковно-приходской школой.
     Здесь в Николо-Трестино у о. Павла родились и выросли его дети: Зинаида (1902 – 1979 гг.), Серафим (1904 – 1934 гг.), Нина (1906 – 1996 гг.), Николай (1909 – 1924 гг.), Василий (1912 – 1914 гг.), Ираида (1914 – 1989 гг.) и Владимир (1914 – 1998 гг.).
     Уже в Николо-Трестине о. Павел проявил себя как истинный пастырь. К счастью, сохранился ряд свидетельств его деятельности помимо традиционных обязанностей настоятеля храма. В мае 1909 го-да входящую в его приход д. Малое Андрейково (Завражье) посетил, как говорили раньше, Господь – в самый праздник Святой Троицы в ней вспыхнул пожар, в результате чего сгорело 14 изб и большая часть жителей деревни осталась без крова. С целью помочь погорельцам о. Павел обратился в газету «Костромская жизнь» с письмом, в котором, в частности, говорилось: «Зная горячую отзывчивость русского человека на помощь каждому несчастному, обращаюсь ко всем добрым людям с призывом помочь несчастным погорельцам, кто чем может. Повторяю, в огне всё погибло. Вещами или деньгами, но только помогите, господа! Не дайте несчастным погорельцам надеть на руку корзину, помогите им сделаться опять добрыми, трудолюбивыми хозяевами-крестьянами» (370). Под письмом стояла подпись: «Николаевской церкви с. Трестина священник Павел Острогский».
     С началом в 1914 году войны с Германией положение жителей прихода, как и везде, ухудшилось: большая часть трудоспособных мужчин была призвана в армию, дома остались одни женщины, старики и дети. Но если в 1914 году значительную часть работ всё-таки успели выполнить, то в 1915 году ситуация стала очень тяжелой. В начале августа 1915 года о. Павел обратился в комитет «Помощь семьям воинов» при Костромском уездном земстве с письмом, в котором писал, что «солдатки его прихода испытывают острую нужду в рабочих руках. Убедительнейше прошу, если найдутся свободные рабочие артели, направить их сюда. Солдатки согласны помочь земству и комитету и в содержании артели» (371).
     В марте 1916 года жители Николо-Трестино провожали на фронт сослуживца о. Павла Острогского по работе в Трестинской церковно-приходской школе – учителя Вениамина Тевризова. Отец Павел отслужил напутственный молебен. По его инициативе среди прихожан был произведен сбор денег для уходящего на войну, прихожане поднесли ему образ, а ученики «натащили материи на портянки, яиц и т.д.» (372).
     Во время службы в Николо-Трестине о. Павел оказался причастным к событиям, связанным с кончиной Василия Семеновича Соколова (1847 – 1912 гг.) – председателя Костромской уездной земской управы в 1900 – 1912 гг., депутата III Государственной Думы. В отличие от многих земцев В.С. Соколов представлял собой довольно редкую в среде русской интеллигенции фигуру умеренного полити-ческого деятеля, созидателя и человека дела. Возвращаясь с откры-тия новой земской больницы в селе Красном, он внезапно скончался 7 января 1912 года около 11 часов вечера вблизи от Николо-Трестина. В уезде и губернии В.С. Соколов пользовался большим уважением, отчего на месте его кончины на Кинешемском тракте, по предложению городского головы Костромы Г. Н. Ботникова, было решено установить памятник *. Торжественное открытие памятника, выполненного по проекту архитектора Н. И. Горлицына, * Так случилось, что могила В.С. Соколова на Новом (Феодоровском) кладбище в Костроме была уничтожена вместе со всем кладбищем, а памятный знак на месте его кончины, несмотря ни на что, дошел до наших дней.
     состоялось 16 августа 1915 года. В этот день в Николо-Трестино съехались многие чтившие память В.С. Соколова (среди них: губернский предводитель дворянства С.И. Бирюков, председатель губернской земской управы Б.Н. Зузин, бывший городской голова Костромы Г.Н. Ботников и др.). Перед открытием памятника в Николь-ской церкви о. Павел Острогский в сослужении о. Михаила Орлова * совершил
     * Священник о. Михаил Орлов в 1895-1906 гг. служил настоятелем Богородице-Скорбященской церкви при Костромской губернской земской больнице на Русиной улице в Костроме. Настоятель этой церкви, как писалось выше, традиционно считался как бы «главным» земским священником. В это время о. Михаил уже не служил при больничном храме и на освящение памятника его, по-видимому, пригласили по старой памяти (373).
     Заупокойную Литургию, во время которой пел приехавший из Костромы Архиерейский хор. Из храма все прошли к открываемому памятнику, и, когда спал закрывавший его покров, взорам присутствующих предстала высокая стела с восьмиконечным православным крестом, мраморной доской с портретом В.С. Соколова и надписью: «Здесь, возвращаясь с открытия больницы в с. Красном 7 января 1912 года, внезапно скончался на 68 году жизни председатель Костромской уездной земской управы, член 3-й Государственной Думы Василий Семенович Соколов, человек светлого ума и чуткого к народным нуждам сердца, много и с пользой работавший на городском и земском поприще. Сооружен 16 числа августа месяца 1915 года почитателями покойного В.С. Соколова». Отец Павел совершил чин освящения памятника, предварительно обратившись со словом к местным крестьянам, призвав их бережно относиться к нему и предложив присвоить Трестинской церковно-приходской школе имя В.С. Соколова (374) (не подлежит сомнению, что настоятель церкви в Николо-Трестине хорошо знал покойного председателя уездной земской управы и высоко его ценил). После освящения памятника выступил ряд ораторов. Председатель губернской земской управы Б.Н. Зузин, в частности, сказал: «И вот теперь, когда мы стоим, быть может, на рубеже величайших исторических событий в жизни России, когда возможно, что мы находимся накануне жестокой и решительной борьбы за первенство начал общественных, и когда поэтому так страшны по своим последствиям всякие политические ошибки и политические увлечения – в нашей общественной среде особенно сильно чувствуется утрата В.С. Соколова, человека с большим политическим тактом» (375).
     В ответ на предложение о. Павла уже через несколько дней после открытия памятника Костромское уездное земство приняло Трестинскую церковно-приходскую школу в своё ведение и официально присвоило ей имя В.С. Соколова. Сын покойного, П.В. Соколов, подарил школе портрет своего отца и снабдил её необходимыми учеб-ными книгами (376).
     В мае 1917 года в жизни о. Павла наступил новый важный этап: по прошению Епископ Костромской и Галичский Евгений (Бережков) перевел его из Николо-Трестина в Кострому на освободившееся место священника Феодоро-Давидо-Константиновской церкви при богадельне имени сестёр Чижовых (377). Эта богадельня для слабо-видящих и слепых женщин, открывшаяся в Костроме 27 сентября 1897 года, была создана на средстве сестер одного из самых выдающихся уроженцев Костромы Ф. В. Чижова (1811– 1877 гг.) Алексан-дры Васильевны, Елены Васильевны и Ольги Васильевны. Под богадельню сестры Чижовы приобрели двухэтажный каменный дом на берегу Волги (ул. Нижняя Набережная, д. 7 *) (378). При богадельне имелась церковь,
     * Современный адрес: ул. Лесная, д. 7.
     освященная во имя святых благоверных князей Феодора Смоленского и его чад Давида и Константина Ярославских (379) (святой благо-верный князь Смоленский и Ярославский Феодор Ростиславич был святым Ангелом Ф. В. Чижова). Таким образом, в мае 1917 года, в разгар революционных преобразований и потрясений, о. Павел ока-зался в Костроме. Богадельня сестер Чижовых располагалась бок о бок со зданием Костромского уездного земства (оно находилось на той же улице в доме № 5), неподалеку находился и бывший губернаторский дом на Муравьевке, с апреля 1917 года – так называемый «Дом Народа». Через несколько месяцев после переезда в город о. Павел получил приглашение преподавать Закон Божий в открывающемся в Костроме Коммерческом училище (380). Это новое учебное заведение создавалось с размахом, к преподаванию в нем привлекались лучшие силы: директором училища стал выдающийся костром-ской историк В. И. Смирнов, попечителем – тогдашний городской голова Н. И. Воробьев, в попечительский совет вошли, в частности, еще два бывших городских головы: Г. Н. Ботников и В. А. Шевал-дышев. Коммерческое училище на Никольской улице (современный адрес: ул. Свердлова, д. 27) открылось 3 октября 1917 года торжественным молебном, совершенным о. Павлом (381). Впрочем, училищу, открытому за три недели до большевистского переворота в Пе-рограде, не была суждена долгая жизнь: его закрыли в 1918 году. Еще раньше, после Декрета об отделении Церкви от государства перестал преподавать в нем Закон Божий о. Павел Острогский.
     В конце 1917 года новые власти закрыли Костромское духовное училище, в 4-м (последнем) классе которого обучался старший сын о. Павла, Серафим Острогский. Как и все его товарищи, он не завершил училище (в 1934 году по обвинению во вредительстве С. П. Острогского расстреляют, о чем чуть ниже).
     К сожалению, нам не удалось выяснить, когда были закрыты богадельня сестер Чижовых и храм при ней. В 1921 года о. Павел стал настоятелем Александро-Антониновской церкви в Селище.

     ХРАМ В 20-е ГОДЫ XX ВЕКА

     Переход в 1921 году к новой экономической политике (НЭПу), отказ от многих крайностей «военного коммунизма», в частности – возврат к свободной торговле и узаконение мелкой частной собственности, привели к тому, что в Селище, как и везде в стране, довольно быстро восстановилась «нормальная» жизнь, во многом напоминающая прежнюю, дореволюционную. У многих людей переход к НЭПу породил надежду на мирное перерождение советского государства. Однако именно в это время началось новое гонение большевистской власти на Русскую Православную Церковь. Как известно, весной 1922 года под предлогом помощи голодающему населению Среднего и Нижнего Поволжья, согласно постановлению ВЦИК от 23 февраля 1922 года, повсеместно в стране началось изъятие церковных ценностей – священных сосудов, лампад, окладов икон и т. п., изготовленных из золота и серебра.
     К сожалению, нам не известно, что именно и сколько всего кон-фисковали власти в Александро-Антониновском храме весной 1922 года. В числе изъятых святынь находился и деревянный, обложенный позолоченным серебром, напрестольный крест с семью частицами мощей Киево-Печерских угодников (когда и кто пожертвовал крест храму, неизвестно) (382). Но мы знаем, что не было изъято – это, в частности, большой серебряный оклад на храмовом образе святых мучеников Александра и Антонины, изготовленный в 1796 году, а также серебряная дарохранительница, пожертвованная в 1884 году Сакердоном Гавриловым. При изъятии ценностей приходской общине обычно разрешалось оставить в храме какие-либо подлежащие конфискации предметы (чаще всего, священные сосуды-потиры) при условии возмещения их другими серебряными предме-тами равными по весу. И дарохранительница, являющаяся в миниатюре точной копией селищенского храма, могла остаться в его стенах только при условии, если прихожане собрали столько же серебра (например, царскими николаевскими рублями), сколько весила дарохранительница – то есть 8,5 килограммов. И раз дар Сакердона Гаврилова остался в храме, значит, прихожане Александро-Антониновского храма именно так и сделали.
     Одна беда почти сразу перешла в другую. Вслед за изъятием церковных ценностей в 1922 году в Русской Православной Церкви произошел инспирированный органами новой власти обновленческий раскол – первый после великого раскола в нашей Церкви в середине XVII века. «Обновленцы», активно поддерживаемые на первых порах органами ВЧК-ОГПУ, выступали против законного Предстоятеля Церкви – Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Тихона и декларировали полную поддержку идей Октябрьской революции и Советской власти. Несмотря на содействие властей, в Костромской епархии обновленцы почти не встретили поддержки среди духовенства и верующих. Сохранила верность Патриарху Тихону, заключенному в то время под домашний арест в московском Дон-ском монастыре, и община Александро-Антониновского храма во главе с о. Павлом Острогским. Зато в 1922 году в руки обновленцев перешли исторические соборы в бывшем Костромском кремле вместе с находящейся там главной святыней нашего края – Феодоровской иконой Божией Матери. В связи с этим с 1922 года и более чем на 80 лет прервалась длительная традиция принесения чудотворного образа в Александров день в селищенский храм.
     В 1923 году органами ОГПУ был арестован настоятель Александро-Антониновской церкви о. Павел Острогский (383). Обстоятельства и подробности этого ареста нам неизвестны, но, скорее всего, он связан с событиями церковного раскола. Известно, что в первые годы ОГПУ почти открыто поддерживало обновленцев, арестовывая и ссылая «тихоновцев», как стали называть сторонников Патриарха Тихона. Вероятно, что, арестовав о. Павла, чекисты хотели, чтобы он перешел в обновленчество, но не добившись этого, выпустили его.
     Как известно, в 1923 году по всей стране комсомольцы были брошены на организацию так называемой «Комсомольской Пасхи». В Заволжье её организацией ведал комсомол завода «Рабочий Металлист». На Пасху в ночь на 8 апреля 1923 года колонна комсомольцев с факелами и оркестром, выступив от стен клуба металлистов имени В. И. Ленина (он размещался на Московской улице в бывшем доме купца Конопатова *), поочередно обходила все храмы * Его адрес: ул. Московская, д. 26.
     Заволжья, стараясь по возможности сорвать праздничное богослужение. Шествие юных безбожников заканчивалось в Селище у стен Александро-Антониновского храма. О том, как это происходило, позднее вспоминал один из ветеранов завода: «Комсомольцы и молодежь собирались в клубе, слушали лекцию «О вреде религии», организовывали скромный стол с угощениями, танцевали. А к 11 часам вечера под звуки духового оркестра, с песнями направлялись по улице к Спасской церкви и здесь на площадке за оградой, устраивали танцы, игры, пели песни. Немало молодежи покидало стены церкви и присоединялось к веселой кампании. Кульминационного момента это своеобразное соревнование комсомольцев и церковнков достигало в момент шествия вокруг церкви. Можно представить себе картину, когда впереди идут священнослужители с кадилом и пением: «Христос воскрес», в ярком облачении, сзади них – толпа верующих и сомневающихся со свечами в руках, взвивается фейерверк, – а за оградой духовой оркестр завода лихо наигрывает «Яблочко» или «Русского», молодежь поет и танцует. Где было больше народу – за оградой или вне её – сказать трудно» (384). То же самое происходило в это время и у ограды Александро-Антониновского храма.
     И всё-таки в нэповские 20-е годы жизнь во многом текла, как и в дореволюционное время. В первые четыре года своей жизни в Селище о. Павел Острогский проживал со своей на съемной квартире. В 1925 году он купил у крестьянки В. К. Каликинской небольшой дом на окраине села на современной Верхне-Селищенской улице (385). В этом доме сам о. Павел прожил до 1934 года, а его вдова и дети – до середины 60-х годов *.
     * Находившийся неподалеку от «Рабочего металлиста» дом был снесен в 1966 году при расширении территории завода.
     В 20-е годы в клубе «III Интернационал» продолжал работать соз-данный Мягковыми и Купреяновыми селищенский народный театр. До поры до времени власти смотрели на обеих старушек – А. Г. Перелешину и М. Г. Купреянову, – а также и на молодых членов их семьи вполне нейтрально. К середине 20-х годов ситуация стала меняться.
     Мы помним, с каким трудом племянницы Н. К. Михайловского добивались присвоения созданной ими библиотеке имени своего дяди. Однако это еще совсем недавно столько громкое имя библиотека в Селище вновь носила недолго. После 1923 года (точная дата не установлена) (386) библиотека утратила своё посвящение Н. К. Михайловскому, взамен чего ей было присвоено имя кумира нового времени – наркома просвещения РСФСР А. В. Луначарского. Вероятнее всего, что библиотеку в Селище переименовали в память о посещении А. В. Луначарским завода Пло в 1919 году. Во всяком случае, в 1924 году библиотека в Селище уже носила имя А. В. Луначарского (387). В 1927-1928 гг. (точный год неизвестен) в бывшем флигеле усадьбы – Мягковых, где, как говорилось выше, на первом этаже размещался сельсовет, а на втором – библиотека им. Луначарского и селищенская ячейка комсомола, вспыхнул пожар. Работавшая тогда в библиотеке Ф. И. Навоева вспоминала: «...вдруг случился пожар. Загорелось в сельсовете ночью. Один из моих друзей вбежал ночью в мой дом и сообщил, что библиотека горит. Я быстро собралась и помчалась к месту пожара. Что же я увидела. В окна из 2-го этажа все книги и шкафы были выброшены на улицу. (...) После пожара мои читатели, особенно любящие книги, помогали мне собрать уцелевшие книги, перенести в зал в мягковский дом и привести в соответствующий порядок. Теперь библиотека была без помещения» (388) (без своего угла библиотека оставалась до 1930 года).
     В 20-е годы в старом усадебном доме Мягковых в Селище постоянно жила А. Г. Перелешина. После того, как в 1925 году в Москве скончался Н. Н. Купреянов (бывший сувалкский губернатор), его вдова, М. Г. Купреянова, также в основном проживала в Селище. По-прежнему, почти каждое лето в Селище гостил художник Н. Н. Купреянов. В эти годы он создал несколько больших циклов графических работ, посвященных любимому селу – «Селище», «Вечера в Селище», «Стада». На многих его рисунках этого времени – старый усадебный дом Мягковых. Искусствовед С. Разумовская писала о циклах рисунков Н. Н. Купреянова, посвященных Селищу, что в них раскрывается «художник-мечтатель, уходящий в тишину, и замед-ленное течение жизни старого деревенского дома» (389). С. Разумовская продолжает: «Он любит сложные решения и эффекты осве-щенья: свет свечей, фигуры у рояля, мерцающие тени на стене, пространство комнаты, тонущее во мраке, сложную игру света и тени, насыщенность и богатство полутонов» (390). «Селищенские» циклы графических работ Н. Н. Купреянова безусловно относятся к наиболее ярким художественным произведениям XX века, связанным с Костромским краем.
     В ноябре 1925 году власти нанесли первый серьезный удар по А. Г. Перелешиной: Селищенский сельизбирком как жену бывшего предводителя дворянства лишил её избирательных прав. Таким образом, она стала так называемой «лишенкой»*.
     * При лишении избирательных прав дело было вовсе не в лишении избирательного права как такового, бывшего в стране Советов фиктивным, но лишение этого права фиктивным не было, т. к. лишенец официально становился, по сути, человеком 2-го сорта.
     С 1925 года Анна Геннадьевна неустанно боролась за возвращение себе права голоса, обращаясь во все возможные инстанции. В конце 1928 года она писала в своем заявлении в президиум Костромского уисполкома (одном из многих заявлений такого рода, которые ей приходилось писать в те годы): «Я была глубоко оскорблена лишением избирательных прав и считала для себя унизительным просить о восстановлении в правах. Кроме того считала и считаю, что лишена избирательных прав совершенно незаконно, как жена предводителя дворянства, потому что мой муж служил предводителем всего одно трехлетие, совмещая службу членом губернской земской управы и умер в 1910 году без всяких средств, лишенный по суду (...) пенсии (...) за распространение среди населения Выборгского воззвания (...). За свою близость с революционной молодежью я была арестована в 1907 году, и подвергнута административной высылке под гласный надзор полиции на два года. Это и многое из мною описанного, я надеюсь, не откажутся подтвердить (...) Михаил Васильевич Задорин и Федор Федорович Сергеев, а также жители Селища» (391).
     Судьба её старшей сестры Марии Геннадьевны Купреяновой в эти годы сложилась аналогичным образом: в ноябре 1925 года Селищенский избирком лишил её как жену (в то время уже вдову) бывшего губернатора избирательных прав. Мария Геннадьевна обратилась в Костромской губисполком и последний 2 марта 1926 года восстановил племянницу Н. К. Михайловского в правах. Однако осенью 1926 года Селищенский избирком вновь лишил бывшую «губернаторшу» избирательных прав. Она опять апеллировала к губернским властям, и постановлением губизбиркома от 25 марта 1927 года её права были восстановлены. Правда, времена, когда в коридорах власти еще считались с родными бывшего идеолога народничества, заканчивались: своим постановлением от 6 мая 1927 года президиум губисполкома лишил М. Г. Купреянову избирательных прав. Вероятно, обратившись в Москву, Мария Геннадьевна вновь одержала победу: 25 мая 1928 года всё тот же президиум губисполкома опять восстановил её в правах. И, тем не менее, 5 декабря 1928 года Селищенский избирком в очередной раз лишил пресловутых прав вдову сувалкского губернатора (392).
     Одновременно в прессе началась кампания, против затаившихся в Селище недобитых «господ». В 1928 году губернская молодежная газета «Смена» (орган Костромского губкома ВЛКСМ) в целом цикле статей обрушилась на селищенских комсомольцев, принимавших участие в народном театре. Особый упор при этом делался на М. Г. Купреянову, которую газета называла не иначе как «губернаторша». Например, в одной из первых публикаций на эту тему, так описывалась репетиция в селищенском театре: « – Выходите, господа, ваш выход! «Господа» выходят, и начинают репетировать. (Между прочим, среди «господ» есть и комсомольцы). Режиссер – бывший помещик Куприянов *,
     * Имеется в виду Б. Н. Купреянов.
     а за роялью его мамаша-«госпожа», бывшая губернаторша. Место действия: дом бывшей губернаторши в с. Селище, Коряковской волости Костромского уезда. «Бывшие» сейчас занялись культработой среди молодежи, благо комсомольской ячейке (есть такая и в Селище) этим делом заниматься нет времени. А комсомольская ячейка занимается особой «культработой» – устройством танцевальных вечеров. На таких вечерах в большинстве бывают пьяные «и всякий человек отпетой жизни идет на этот вечер, внося пачку гнилых, ненужных для молодежи привычек», – пишет юнкор «Насос». Вот культработа ячейки, и то только по «высокоторжественным» дня, вроде «Николина», рождества и пр. Остальное время молодежь ходит к губернаторше, где нет пьяных, где вежливое, «господское» обращение» (393). В другой заметке говорилось: «Актив Селищенской ячейки решил начать культурную революцию. Встретились ребята на этом пути с серьезными трудностями: нет помещения. «Да чего нам голову ломать, помещение искать, вот в большом доме, где живут «бывшие», есть где развернуться». «Да и приглашают нас туда, вот и пойдемте». И пошли туда, рука об руку с классовым врагом «культуру строить». Актив там встретили приветливо: «Пожалуйте на диванчик, не хотите ли чайку». А когда скучно становилось, Верочка * – хозяйская дочка музыкой развлекала. Конечно, когда об * Верочка – дочь художника Н. Н. Купреянова, В. Н. Купреянова (1916 – 1934 гг.).
     этом узнал уком – всю братию расшерстили, некоторых выгнали из союза. Что можно было ожидать от такого актива? Могла ли идти батрацко-бедняцкая молодежь в такую ячейку?» (394). Действительно, в 1928 году нескольких селищенских комсомольцев, игравших в мягковском театре, исключили из комсомола. В июне 1989 года на открытии на старом усадебном доме Мягковых мемориальной доски в честь Н. К. Михайловского и Н. Н. Купреянова местная жительница В. С. Летунова вспоминала как её и еще двух селищенских девушек за участие в театре и общение с «бывшими» исключили из ВЛКСМ (395). Последняя публикация на эту тему была в начале декабря 1929 года, когда уже не комсомольская, а партийная газета «Северная правда» писала: «В Селищах клубная работа совсем замерла. Поставили было пьесу с выступлением хоркружка и на этом остановились. Комсомольцы собираются только для ругани между собой и ждут приезда местного жителя Б. Куприянова. Конечно, Куприянов не пожалеет времени для работы, но пролетарская моло-дежь должна стыдится. Руководители должны найтись и среди неё» (396).
     По-видимому, для того, чтобы напомнить властям о значении Н. К. Михайловского и тем самым как-то облегчить жизнь его племянницам, краевед Ф. А. Рязановский в сентябре 1927 года поместил в «Северной правде» статью о Михайловском, на долгие десятилетия вперед оказавшуюся последним положительным упоминанием в костромской печати о некогда знаменитом публицисте и критике. В частности, в статье писалось: «Сейчас в Селище доживают век племянницы Н. К. Михайловского – М. Г. Купреянова и А. Г. Переле-шина. (...) Любовь к сестре была перенесена Николаем Константиновичем и на её детей. «Старый дядя» хлопотал о них и вел с ними шутливую переписку. Бывая у дяди, т. е. у Николая Константиновича, племянницы его невольно сталкивались с его литературным кругом. Они лично знали Г. И. Успенского, Д. Н. Мамина-Сибиряка (...)». Ф. А. Рязановский напоминал: «В Селище А. Г. Перелешиной была основана библиотека им. Н. К. Михайловского. Основной фонд её составили собрания сочинений русских авторов, присланных ими из уважения к памяти Николая Константиновича с автографами». Завершалась статья сообщением, что в 1929 году исполнится 25 лет со дня смерти Н. К. Михайловского. «Кострома должна отметить этот день» (397) – полагал Ф. А. Рязановский. Впрочем, подобные статьи уже не имели никакого значения. Относительно спокойные нэповские годы подходили к концу. На Селище, как и на всю страну, неотвратимо надвигался «великий перелом», в ходе которого Кострома действительно «отметила» 25-летие кончины Н. К. Михайловского, правда, совсем не так, как предполагал Ф. А. Рязановский.

     «ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ». ЗАКРЫТИЕ ХРАМА ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО.

     Постановлением ВЦИК от 8 октября 1928 года древний, существовавший, по меньшей мере, с XV века, Костромской уезд был уп-разднен. Его территорию поделили между собой четыре вновь образованных района – Костромской, Красносельский, Судиславский и Заволжский. Вместе с уездом подлежали упразднению и волости. Вся бывшая Коряковская волость, в том числе и весь Александро-Антониновский приход, вошли в состав Заволжского района, центром которого стала находящаяся совсем рядом с Селищем слобода Металлистов * (398). Мало кто из жителей сел и деревень вновь
     * Слобода Металлистов – это бывшие заволжские Спасская и Никольская слободы.
     образованного Заволжского района * знал, что организация районов была одним из первых шагов к предстоящей коллективизации сельского хозяйства. Не зря в ходе этой административно-территориальной реформы «район» провозглашался «узловым пунктом социалистического строительства в деревне» (399).
     * Заволжский район был упразднен в 1932 году.
     В конце декабря 1928 года, в самый канун нового 1929 года – «года великого перелома», как чуть позднее назвал его Сталин – актив Селища начал борьбу за закрытие Александро-Антониновской церкви. Понимая, что сразу закрыть церковь будет нелегко, всю свою энергию местные активисты (в первую очередь – комсомольцы) направили против храма Василия Блаженного. Поскольку он, как памятник истории и архитектуры, состоял на учете в Костромском губернском музее (губмузее), селищенская ячейка комсомола обратилась в губмузей с заявлением, в котором просила «разрешить занять им под клуб мавзолей Мягковых («церковь Василия Блаженного»)» (400). Узнав об этом, церковный совет религиозной общины Александро-Антониновского храма также обратился в губмузей с заявлением, в котором просил «это здание оставить за общиной» (401). В связи с этим заведующий губмузеем Крошкин 3 января 1929 года обратился с докладной запиской к заведующему Губернским отделом народного образования (Губоно), в которой изложил свой взгляд на данную проблему. «С своей стороны, – писал заведующий губмузеем, – считал бы целесообразным здание-мавзолей, принадлежащий ранее Мягковым, близким родственникам Н. К. Михайловского, изъять из ведения общины, тем более, что согласно Собрания узаконений № 73, ст. 794, Губмузей имеет право взять на себя здание храма, имеющее художественное или историческое значение (...). Вышеуказанное здание по архитектуре является исключительно художественным; кроме того, это здание связано с известным в России именем костромича Н. К. Михайловского, надгробные венки которого помещены там. Поэтому я полагал бы в этом здании организовать мемориальный уголок Н. К. Михайловского – филиал Гос. Музея. Под клуб же использовать его вряд ли разрешит Главнаука, да и нецелесообразно, т. к. внутри здания потребуется большое переоборудование, что по декрету не разрешается. Настоящую докладную записку прошу направить в Губисполком для принятия решительных мер» (402).
     В начале января 1929 года началась кампания по выборам в местные Советы. При подготовке к выборам в Селищенский сельский совет местный актив на избирательных собраниях стал выдвигать кандидатам в депутаты наказ о закрытии храма Василия Блаженного и приходского кладбища у стен Александро-Антониновской церкви. В связи с этим 5 января 1929 года в «Северной правде» появилась заметка «Культурные учреждения не имеют помещений – возьмём для них церковные здания», в которой, в частности, говорилось: «Еще два года тому назад проживающие в с. Селище за Волгой рабочие просили разрешения занять здание одной церкви (их в селе две) под клуб, но им не разрешили потому, что в церкви хранятся реликвии (венки и т. п.) писателя-публициста Михайловского. В селе нет клуба, сельсовет не имеет помещения, следовало бы церковь закрыть, а связанные с памятью Михайловского вещи хранить где-нибудь в другом месте» (403).
     Да – так проходит мирская слава! – в стране победившей революции, для которой Н. К. Михайловский столько сделал, уже меньше чем через 12 лет после её победы для связанных с его именем релик-вий оставалось только одно место – на свалке истории.
     Возглавляемая о. Павлом Острогским религиозная община делала всё, чтобы защитить храм Василия Блаженного. 13 января 1929 года в Александро-Антониновской церкви состоялось собрание верующих в количестве 160 человек, прошедшее под председательством Ф. Ф. Березина. На повестке дня собрания был один вопрос – «О закрыти церкви Василия Бладенного и кладбища». Обсудив вопрос о нависшей над церковью Василия Блаженного угрозе, собрание постановило: «Войти с ходатайством пред Губисполкомом об оставлении её за общиной (...), а в это время собрать подписи по селениям» (404). 5 февраля 1929 года община направила в Костромской губисполком заявление, в котором говорилось: «Согласно выработанного наказа бригадой, при перевыборах Селищенского Сельсовета ставился вопрос на некоторых собраниях о закрытии храма Василия Блаженного и о закрытии кладбища при церкви Александра-Антонины; собраний было пять. На некоторых собраниях наказ о закрытии храма и кладбища не принимали». Далее в заявлении гово-рилось: «Храмы Александра-Антонины и Василия Блаженного на основании государственных декретов находятся в нашем пользовании согласно договору; все пункты аккуратно и честно выполняются и нет никаких причин и оснований к постановке вопроса в Губисполкоме о возможности нарушения договора его с общиной верующих, взявших в пользование оба вышеупомянутых храма, в которых совершаются церковные богослужения: в Александро-Антониновском храме ежедневно весь год, а в храме Василия Блаженного – в летнее время, и, кроме того, в этом храме погребены тела усопших и хранятся венки видного писателя Николая Константиновича Михайловского, в этом храме нет отопления» *. * По-видимому, «механическая» печь, установленная в храме Г. В. Мягковым в 1875 году, после революции вышла из строя.
     В заключение верующие просили: «В силу всего вышеописанного мы, граждане религиозной общины просим Губисполком оставить в нашем пользовании оба храма, а также оставить и кладбище на старом месте. Мотивируем тем, что закрытие храма ничем не послужит к улучшению культурной работы в нашем селении: 1) Имеющийся сад в с. Селищах * очень
     * Имеется в виду парк в бывшей усадьбе Ратьковых.
     великолепный в летнее время, но почесть ничем не отмечен; не ведется в нем никаких развлечений, несмотря на то, что в нем имеется сцена, 2) Имеется ячейка комсомола, в ней так же мало ведется просвещения, 3) Полусгоревшее здание, где помещался Сельсовет и ячейка комсомола, до сих пор ничего не принято к ремонту, 4) Что касается по проведению собраний, которых было пять по перевыборам Совета и утверждение наказа, то о пунктах закрытия храма и кладбища голосование подсчитывалось неправильно из членов бригады, а на некоторых собраниях о закрытии храма и не было вопроса» (405). Данное заявление подписало 371 человек *. Много это или мало? Как мы помним, к 1917 году в Александро-Антониновском приходе проживало свыше четырех тысяч прихожан, на исповедь и причастие во время I Мировой войны в течение года ходило немногим менее трех тысяч человек. Конечно, с того времени часть верующих людей ушла из жизни, какая-то часть искренне порвала с религией (например, комсомольцы), какой-то было всё равно – есть храм или нет. Значительная часть жителей прихода, конечно, не хотела закрытия церкви, однако подписать бумагу, явно направленную против воли властей, многие побоялись. Так что 371 подпись в защиту храма Василия Блаженного (а все понимали, что вслед за ним власти покусятся и на Александро-Антониновскую церковь) – это не мало.
     * Приведем фамилии всех, подписавших это заявление: 1) Семенов, 2) Морозова А., 3) Морозова М., 4) Морозов А., 5) Боброва М., 6) Бобров В., 7) Сивова А. А., 8) Сивова, 9) Новикова М., 10) Сивов И., 11) Макшанчикова А., 12) Макшанчикова А. Ф., 13) Байков Николай, 14) Байкова Н., 15) Байкова Е., 16) Воронов Н., 17) Смирнов, 18) Смирнова, 19) Ковырялов Г. В., 20) Ковырялова, 21) Ковырялов Н. Г., 22) Кулакова, 23) Кулаков А., 24) Кулакова К., 25) Сергеева Е., 26) Кулакова А., 27) Кулакова З., 28) Кулаков, 30) Уколова, 31) Хохолин А., 32) Хохолина А., 33) Кулаков, 34) Кулаков, 35) Кулакова Е., 36) Кутьяшева А., 37) Шварцева Т., 38) Маслов, 39) Ракова, 40) Козлов, 41) Гаврилов А., 42) Беленогова М., 43) Лапина А., 44) Семенова А., 45) Семенов А., 46) Макарова Е., 47) Макарова А., 48) Ракова Е., 49) Ракова О., 50) Морозов В., 51) Ракова А., 52) Раков Д., 53) Ракова Е., 54) Ракова М., 55) Ракова Е., 56) Морозов А., 57) Морозова К., 58) Девочкин, 59) Воронова, 60) Козлов, 61) Козлова, 62) Щербакова Е., 63) Беленогов А., 64) Беленогова М., 65) Беленогов О., 66) Беленогова В., 67) подпись неразборчива, 68) Бодрина Е., 69) Сухарева М., 70) Сухарева А., 71) Беленогов В., 72) Паргин А., 73) Машкова, 74) Воронцова, 75) Бондырева А., 76) Бондырева М., 77) Бондырева, 78) Масалёва Н., 79) Масалёва М., 80) Елизавета Т., 81) Александр Т., 82) Ольга Т., 83) Навоева Т. К., 84) Уколов С., 85) Уколова Анна, 86) Сергеева Мария, 87) Елизавета, 88) Сухарникова, 89) Сухарников А., 90) Казанцев В., 91) Казанцева Ф., 92) Корюкин, 93) Корюкина Л., 94) Зуев Н., 95) Айдин И. Я., 96) Мокина Варвара, 97) Макшанчикова А., 98) Айдин В., 99) Коровкина, 100) Айдин В., 101) Айдина М., 102) Смирнова М. И., 103) Мокин Н. И., 104) Уколов Измаил Сергеевич, 105) Воланкина А., 106) Чернов В., 107) Туманов И. М., 108) Туманова А., 109) Морозов И., 110) Морозова А., 111) Ковырялов, 112) Козлова, 113) Ковырялова, 114) Милова Ф., 115) Бенлова П., 116) Федотов П., 117) Белов А., 118) подпись неразборчива, 119) Развалов Е., 120) Морозов А., 121) Морозов, 122) Морозов Г., 123) Морозов Н., 124) Морозов Г., 125) Морозов Н., 126) Морозов В., 127) Байкова Е., 128) Байков, 129) Байкова С., 130) Раков П., 131) Раков, 132) Беленогов С., 133) Беленогова, 134) Беленогова А., 135) Раков, 136) Ракова Е., 137) Каматёсова, 138) Смирнова К., 139) Сухарева О., 140) Козлов Алексей, 141) Козлова Мария, 142) Балдина П., 143) Балдин А., 144) Балдина А., 145) Балдин А., 146) Скрипкина М., 147) Скрипкина С., 148) Скрипкин Д. П., 149) Скрипкин А. И., 150) Тюрина Ф. Г., 151) Тюрин И., 152) Баронов Е. В., 153) Баронова А. И., 154) Маринычева М., 155) Баронова М. Д., 156) Маслов И. А., 157) Маслов А. И., 158) Маслова А., 159) Маслова М., 160) Маслов А., 161) Маслова Е., 162) Чеснягина А., 163) Ковырялов В., 164) Ковырялова Н. Н., 165) Маслов И. П., 166) Сергеев В., 167) Сергеева А., 168) Лялин П., 169) Чернов В., 170) Чернов К., 171) Чернов Н., 172) Буков, 173) Буков П. В., 174) Буков А., 175) Квасников С., 176) Квасникова А., 177) Семенов Д., 178) Иванов, 179) Яичкова А., 180) Яичков А., 181) Коровкин А. И., 182) Коровкина А., 183) Коровкина, 184) Коровкин И., 185) Макшанчикова А. Ф., 186) Коровкина Н., 187) Балдин И., 188) Балдина Р., 189) Балдина, 190) Балдин, 191) Бодрин А. Д., 192) Бодрина А. Д., 193) Макарычев Павел, 194) Макарычева Мария, 195) Макарычева А., 196) Варников А., 197) Варникова К., 198) Макарычева, 199) Макарычев, 200) Макарычева, 201) Макшанчиков, 202) Квасников, 203) Бодрин И., 204) Бодрин Н., 205) Беленогова, 206) Сухарева Н., 207) Костин, 208) Костина, 209) Макшанчиков С., 210) Костина, 211) Раков, 212) Макшанчиков, 213) Макшанчикова, 214) Скрипкина, 215) Макшан-чикова, 216) Скрипкина, 217) Макшанчиков, 218) Скрипкин, 219) Макаров, 220) Макарова, 221) Макарова, 222) Скрипкина, 223) Скрипкина, 224) Милова, 225) Скрипкина, 226) Соколов Л., 227) Беленогов, 228) Беленогов, 229) Беленогов, 230) Беленогов Н., 231) Бе-леногов, 232) Беленогов, 233) Терентьев П., 234) Козлов, 235) Терентьева Н., 236) подпись неразборчива, 237) Оленёва А., 238) Оленёва Л., 239) Тюрина, 240) Беленогова К., 241) Оленёв, 242) Оленёва Е., 243) Коровкин И., 244) Коровкин И. В., 245) Коровкина М., 246) Коровкин В., 247) Коровкина Е., 248) Лазарева Е., 249) Оленёва А., 250) Оленёва А., 251) Яичкова Ж., 252) Яичков В., 253) Глазова Ал., 254) Глазова Ан., 255) Макарычева А., 256) Макарычева О., 257) Березина А., 258) Лялина С., 259) Сергеева, 260) Сергеева Е., 261) Бодрин М., 262) Щербаков Г., 263) Щербакова Е., 264) Щербаков И., 265) Козлов В., 266) Козлова М., 267) Варников И., 268) Варникова Е., 269) Бодрин В., 270) Ополовников А., 271) Ополовникова З., 272) Афанасьева А., 273) Привалов, 274) Привалов М. Н., 275) Смирнов Е. В., 276) Ополовникова Ф., 277) Копков, 278) Копкова А., 279) подпись неразборчива, 280) Николай Н., 281) Куличков, 282) Масалёва, 283) Макшанчиков К., 284) Балдин Н., 285) Балдина Т., 286) подпись неразборчива, 287) Сухарева Е., 288) Макарова Л., 289) Сухарев К., 290) Ополовников М., 291) Ополовников П., 292) Ополовников, 293) Ополовников, 294) Ополовников, 295) Макшанчиков, 296) Макшанчикова Н., 297) Макшанчикова О., 298) Варникова Е., 299) Варникова Ф., 300) Скрипкина С., 301) Варникова А., 302) Привалова, 303) Привалова Г. Н., 304) Привалова М., 305) Кулаков М., 306) подпись неразборчива, 307) Ковырялов, 308) Глазова, 309) Глазов, 310) Козлов, 311) Ковырялов В. Ф., 312) Ковырялова А., 313) Затейкина Л., 314) Ковырялов, 315) Ковырялова А. И., 316) Макшанчикова Н. А., 317) Бенина Анисия, 318) Беленогов В. А., 319) Ракова А. Я., 320) Беленогова, 321) Зимина Авдотья, 322) Тюрин, 323) подпись неразборчива, 324) Чечевицына, 325) Бойков Н., 326) Пигасина Л., 327) Косульников Д., 328) Косульников Николай, 329) Развалов А., 330) Развалова Е., 331) Пирогова Н., 332) Пирогова О., 333) Пирогова Д., 334) Пирогов В., 335) Пигасина П., 336) Пигасина О., 337) Пигасина П., 338) Пигасина, 339) Пигасина Н., 340) Яичкина Т., 341) Яичкина Н., 342) Яичкина В., 343) Лепилова К., 344) Лепилова М., 345) Лепилов, 346) Пирогов А., 347) Пирогова А., 348) Архипова, 349) Уколов Н., 350) Фарафонтов А., 351) Фарафонтова Марья, 352) Самойлова Лизавета, 353) подпись неразборчива, 354) Хазов, 355) Кулаков, 356) Морозов, 357) Морозова, 358) Кузов Л., 359) Кузова, 360) подпись неразборчива, 361) Буков, 362) Масалёв М., 363) Масалёв С., 364) Масалёва, 365) Масалёва Н., 366) Мокин К., 367) Мокин В., 368) Мокин Н., 369) Мокин Л., 370) Мокин А., 371) Карилычев (406).
     В феврале 1929 года переизбранный Селищенский сельсовет принял постановление о закрытии церкви Василия Блаженного и о передаче её здания под рабочий клуб (407). Как и положено, постановление ушло на утверждение в Заволжский райисполком. Райисполком должен был это постановление завизировать и отправить его на окончательное утверждение в Костромской губисполком. Однако решение этого вопроса вызвало неожиданное затруднение, растянув закрытие храма чуть ли не на год. Дело в том, что в 1929 году Костромская губерния была ликвидирована. 14 января 1929 года ВЦИК постановил: с 1 октября того же года образовать из четырех губерний (Иваново-Вознесенской, Владимирской, Ярославской и Костромской) огромную область с центром в г. Иваново-Вознесенске (408). 6-10 апреля 1929 года состоялся XVIII губернский съезд Советов, который переименовал Костромскую губернию в Костромской округ Ивановской области. Соответственно этому, бывшие губком ВКП (б) и губисполком стали именоваться окружкомом и окрипол-комом (409). В условиях перестройки «властной вертикали», у руководителей района, округа и области до решения судьбы храма Василия Блаженного руки дошли не скоро.
     Весной 1929 года в Пасхальную ночь в Заволжье вновь была проведена «Комсомольская Пасха». В ночь на 5 мая 1929 г. комсомольцы и молодежь, собравшиеся в Клубе металлистов им. В. И. Ленина, прослушав антирелигиозный доклад и просмотрев какую-то кинокартину, вновь под музыку духового оркестра с факелами в руках отправились в «безбожный поход» по всем церквям Заволжья. Через несколько дней «Северная правда» с гневным возмущением писала о том, что причт Никольской церкви, зная о намеченном шествии безбожников, устроил традиционное хождение вокруг храма не в 12 часов ночи, как положено, а на час раньше (410).
     По-видимому, чувствуя конец «своего» Селища художник Н. Н. Купреянов летом 1929 года пригласил известного костромского фо-тографа Д. И. Пряничникова (1870 – 1936 гг.), запечатлевшего для него – и для нас – целую серию видов старого Селища накануне надвигающегося «великого перелома». На одном из известных снимков запечатлены оба селищенских храма – Александро-Антониновский и Василия Блаженного. На другом сфотографирован сам Н. Н. Купреянов, стоящий на фоне Александро-Антониновской церкви, на колокольне которой еще хорошо виден большой колокол.
     23 июня 1929 года Селище и окрестные деревни в последний раз в доколхозную эпоху отметили свой престольный праздник – Алек-сандров день. О том, как он проходил в 20-е гг. XX века, на основании рассказов матери и своих детских воспоминаний пишет Е. А. Ватолина: «Александров день испокон веку праздновался в Селище очень широко. Отовсюду в село съезжались родственники, друзья, знакомые. В церкви происходила торжественная служба с участием архиерея и архиерейского хора. По всему Селищу пахло свежевыпеченными пирогами: к этому дню хозяйки обязательно пекли пироги с зеленым луком и яйцами и сладкие – с клюквой. Для ребятишек пекли сладкие витые плюшки, ими угощали почти в каждом доме. Вечером почти все жители села шли к церкви, где проходило народное гуляние. Люди ходили партиями, пели разные песни, и никто друг другу не мешал. Молодежь ходила нарядная, девушки – в туфельках, парни – в хромовых сапогах и рубашках-косоворотках. Гуляли три дня. На второй день молодежь ходила гулять в деревню Коряково – это тоже приход нашей церкви. В конце 20-х годов в Александров день в Селище стали продавать мороженое, которое изготавливали местные жители. Приезжавшие из города лоточники продавали для детей всевозможные игрушки: мячики на резинках, свистульки с пузырем («уйди-уйди»), глиняные свистульки в виде петушка, китайские фонарики из гофрированной разноцветной бумаги, разные хлопушки и леденцы – петушки на палочке» (411).
     15 августа 1929 года жители Селища, как и всегда, отметили престольный праздник – день Василия Блаженного, Христа ради юродивого, Московского чудотворца. При большом стечении народа о. Павел Острогский совершил в храме Божественную литургию. И никто из присутствующих, конечно, не хотел верить, что этот престольный праздник – последний в истории старого храма...
     Между тем, процесс подготовки закрытия церкви Василия Блаженного, несмотря на все препятствия, продолжался. Заволжский райисполком и Костромской окрисполком пытались «выбить» средства на её переоборудование из профсоюзов. Однако в условиях свертывания нэповских элементов рыночной экономики предложение властей не вызывало у профсоюзов энтузиазма и в ответ они жаловались на бедность. 28 июля 1929 года Правление окружного отделения Союза текстилей отвечало губисполкому: «В ответ на ваш запрос (...) Правление Окротделения Союза Текстилей сообщает, что средства на переоборудование церкви в с. Селищах отпустить не имеем возможности, ввиду того, что областью смета утверждена в крайне незначительной сумме» (412). 20 августа 1929 года из окрисполкома в Окротделы профсоюзов металлистов и кожевников ушла очередная бумага, в которой говорилось: «Секретариат Президиума Окрисполкома просит поспешить ответом на его запрос от 17 июля 1929 года (...) по делу выделения Союзами средств и о сумме их для переоборудования здания церкви «Василия Блаженного» в с. Селищах Заволжского района под клуб» (413). Так и не решив вопроса о том, кто будет оплачивать «переоборудование» храма Василия Блаженного, Президиум Костромского окрисполкома 16 сентября 1929 года принял постановление о его закрытии. В связи с тем, что массовое закрытие церквей только начиналось, и «ликвидация» каждой было еще в новинку, это постановление носило весьма пространный характер. В нем говорилось: «Имея в виду, 1) что храм «Василия Блаженного» в с. Селищах за р. Волгой Селищенской религиозной общиной используется исключительно в летнее время (май-сентябрь), так как в распоряжение общины предоставлен второй храм «Александро-Антониновский», который в свою очередь имеет два здания *: летнюю и зимнюю церковь и с успехом
     * Трудно сказать, имеем мы здесь дело с наглой ложью или с дремучим невежеством, так как хотя Александро-Антониновская церковь действительно состояла из зимнего и летнего храмов, но оба эти храма находились (и находятся) в одном здании.
     может удовлетворять религиозные требования верующих, 2) что согласно ст. 10 Постановления ВЦИК и СНК от 8 апреля с. г. каждое религиозное общество или группа верующих может пользоваться только одним молитвенным помещением, 3) доводы религиозной общины об оставлении в их пользовании храма на том лишь основании, что он, являясь мавзолеем Мягковых, представляет из себя историческую ценность, так как в нем погребены тела умерших и хранятся венки писателя-народника Н. К. Михайловского, – совершенно не основательны и не заслуживают внимания, так как венки Михайловского могут быть перенесены в другое место, причем сам храм Василия Блаженного не представляет из себя обычного архитектурного типа церкви по заключению специалиста – технически легко может быть приспособлен под клуб без нарушения его внешнего вида, 4) кроме того вопрос о ликвидации храма не встречает препятствий и со стороны Главнауки, общества старых политкаторжан, которые изъявили согласие содействовать организации в здании храма культурно-просветительного учреждения, 5) Принимая во внимание, что за недостатком подходящих жилых помещений в с. Селищах действительно ощущается острая нужда в организации клуба, так как в с. Селищах, расположенном вблизи г. Костромы и в непосредственной близости к заводу «Рабочий Металлист» проживает большое количество рабочих, в особенности кожевников и ме-таллистов (...). «Исходя из вышеизложенного» Президиум Окрисполкома постановил: «(...) ходатайство Заволжского РИКа удовлетворить. Договор на бесплатное пользование храмом «Василия Блаженного» с Селищенской религиозной общиной расторгнуть, храм ликвидировать, передать его в распоряжение Заволжского РИКа для организации при содействии профсоюзов в нем клуба» (414).
     9 октября 1929 года это постановление было утверждено Ивановским облисполкомом, в свою очередь постановившим: «(...) договор с группой верующих на пользование указанным зданием расторгнуть и передать это здание Заволжскому райисполкому для устройства в нем рабочего клуба» (415).
     По-видимому, именно в это время, узнав о том, что вопрос о закрытии храма Василия Блаженного решен, А. Г. Перелешина и М. Г. Купреянова обратились к властям с ходатайством о перезахоронении останков Мягковых из усыпальницы в его подклете на приходское кладбище и получили на это разрешение. Во-первых, представителям власти, видимо, было еще как-то неудобно отказать племянницам Н. К. Михайловского, а, во-вторых, они и сами понимали, что устраивать клуб «на гробах» как-то не очень хорошо. В результате, по свидетельству старожилов, останки Мягковых, – некоторые из них находились в цинковых гробах, – были извлечены и перезахоронены на приходском кладбище (вероятно, где-то у алтаря, но точное место неизвестно). Что чувствовали племянницы бывшего «властителя дум», по крайней мере, Анна Геннадьевна Перелешина, перенося прах своих предков из храма, в котором предполагалось устроить клуб?
     Однако с окончательной передачей храма под рабочий клуб встали трудности финансового характера. Ведь переоборудование храма не планировалось заранее и на эти цели ни в одной бюджете не было предусмотрено выделения средств. Осенью 1929 года эта проблема являлась предметом активной бюрократической переписки инстанций. В ответ на предложение окриполкома о выделении средств Заволжский райисполком 17 октября 1929 года сообщал: «На ваше предложение о выделении средств для переоборудования здания церкви «Василия блаженного» в с. Селище Заволжского района под клуб – Костромской Райзавком сообщает, что в данный период средств в Райзавкоме не имеется, ввиду того, что таковые сметой на 2-е полугодие предусмотрены не были» (416).
     За несколько дней до главного советского праздника – Дня Великой Октябрьской социалистической революции – 4 ноября 1929 года «Северная правда» вопрошала: «Разве плохой был бы уголок для нескольких сот кожевников, металлистов и текстилей, живущих в Селище. Церковь отобрана и заперта. Денег на оборудование красного уголка никто не даёт» (417). Однако, хотя все формальности были выполнены, у властей Заволжского района, заваленных в конце 1929 года всевозможной работой, всё никак не доходили руки до передачи здания храма под клуб. Эта бюрократическая волокита вызывала у селищенских активистов праведный гнев и заставляла их вновь и вновь обращаться в окриполком. В связи с этим 17 ноября 1929 года из Президиума окрисполкома в адрес Заволжского райис-полкома раздался строгий окрик. «Согласно постановления Областного Исполнительного Комитета от 9 октября с. г., – говорилось в направленной в райисполком бумаге, – молитвенное здание церкви «Василия Блаженного» должно быть передано для организации в нем клуба Селищенскому сельсовету. (...) Заволжский РИК несмотря на данные ему 24/X с. г. указания со стороны Окрисполкома с пере-дачей помещения по неизвестным причинам медлит. Президиум Окрисполкома предлагает немедленно реализовать постановление Окрисполкома и Облисполкома по этому вопросу и передать помещение по принадлежности для оборудования под культурно-просветительное учреждение. Об исполнении информировать Президиум Окрисполкома не позднее 19 сего ноября» (418).
     26 ноября 1929 года один из местных воинствующих безбожников, укрывшийся под псевдонимом «Свисток 9293», на страницах «Северной правды» обвинил председателя Заволжского райисполкома Ившина в бюрократизме и чуть ли не потворстве церковникам. В заметке «Ившин цепляется за церковь» «Свисток» писал: «Председатель Заволжского рика (райисполкома – Н. З.) Ившин самым откровенным образом тормозит состоявшееся еще в феврале постановление Селищенского сельсовета о передаче церкви Василия Блаженного под клуб. Только в июне он переслал дело в Окрисполком, а требование последнего предоставить фотоснимок церкви не выполнял целых полтора месяца. Мало того, когда и Окрисполком и Областком утвердили постановление сельсовета о закрытии церкви, Ившин передал зачем-то это дело в коммунотдел. На запрос же сельсовета коммунотдел ответил: председатель Ившин не велел нам сдавать церковь. Не помогло и вторичное распоряжение Окриспол-кома о передаче церкви сельсовету. Ившин продолжает упорно твердить: дело в коммунотделе. РКИ*, слово за тобой» (419) * РКИ (рабоче-крестьянская инспекция) – советский контрольный орган. Обвинение Ившина в торможении передачи церкви под клуб и призыв к РКИ обратить на этот факт внимание в условиях конца 1929 года могли кончиться для председателя Заволжского райисполкома самым печальным образом.
     Окончательная передача здания церкви Василия Блаженного под клуб состоялась, по-видимому, в начале декабря 1929 года. Очевидцы помнят, что сразу после этого на храме был сломан венчающий его крест и взамен – в знак того, что еще с одним очагом «религиозного дурмана» покончено – водружен красный флаг.
     Заметим, что в ходе борьбы вокруг храма Василия Блаженного как-то само собой забылось о втором лозунге, с которого в январе 1929 года началась вся кампания – о закрытии приходского кладбища. Сопротивление общины и трудности, возникшие при закрытии храма, привели к тому, что и властям, и селищенскому активу стало не до приходского кладбища. И это был безусловный успех – ведь вслед за кладбищем, конечно, последовало бы и закрытие самой Александро-Антониновской церкви.
     Однако именно в это время – в конце 1929 года, года «великого перелома» – Александро-Антониновская церковь стала играть осо-бенно важную роль среди храмов Костромы. Связано это с тем, что в конце 1929 года её настоятель протоиерей Павел Острогский был назначен благочинным церквей города Костромы (хотя официально Селище вошло в черту города только в 1932 году (420), но фактически оно уже давно являлось окраиной Костромы). Отец Павел стал благочинным после того, как в октябре 1929 года в Костроме органы ОГПУ арестовали большую группу духовенства. Попытавшийся защитить арестованных Архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести; 1870 – 1929 гг.) получил предписание немедленно покинуть Кострому *. По-видимому, в те тревожные
     * Архиепископ Костромской и Галичский Севастиан (Вести) уехал в Кинешму, где и скончался 8 декабря 1929 года. Его могила доныне находится у алтаря кинешемского Успенского собора.
     дни владыка Севастиан и назначил о. Павла благочинным церквей города Костромы. До революции этот пост являлся одним из наиболее значимых и почетных в духовной иерархии епархии. В эпоху же «великого перелома» и начала нового этапа жестоких гонений на Церковь, в глазах партийных и чекистских органов благочинный Костромы уже по определению являлся одним из главных «вожаков церковной контрреволюции», арест которого есть только вопрос времени.
     После закрытия храма Василия Блаженного все силы селищенского актива были брошены на закрытие Александро-Антониновской церкви. Как и было принято в то время, речь никогда не заходила о том, что идет борьба с религией, ведь Советская власть на бумаге гарантировала гражданам своей страны полную свободу вероисповеданий. Как и обычно, делался вид, что трудящимся остро не хватает помещений для культурной работы. Весь 1929 год в Костроме и её окрестностях, как и во всей стране, шла кампания по снятию – на нужды индустриализации – колоколов. 4 января 1930 года в заметке в «Северной правде» за подписью «группа селищенских рабочих» говорилось: «Присоединяемся к голосу рабочих о снятии колоколов в городе и просим снять колокола в с. Селище (...). Пусть колокола созывают не старух для моленья, а рабочих для великой стройки» (421). В Селище кампания по снятию колоколов плавно перетекла в кампанию за закрытие Александро-Антониновской церкви. В том же номере газеты впервые прозвучало требование о закрытии храма – в заметке «Селище требует» говорилось: «Собрание рабочих и работниц – кожевников и домохозяек в красном уголке села Селище постановило просить Горсовет и Заволжский рик (райисполком – Н. З.) отдать колокола селищенской церкви на индустриализацию, а церковь закрыть и устроить в ней культурный очаг» (422). Инициатива была подхвачена и в конце января 1930 года «Северная правда» сообщала: «Общее собрание проживающих в с. Селище кожевников постановило передать селищенскую церковь на культурные нужды. В Селище проживает немало металлистов и текстильщиков. Профсоюзные организации должны подхватить решение кожевников» (423).
     В первые месяцы 1930 года усилилось запугивание «религиозного актива» Александро-Антониновской общины. 1 февраля 1930 года в «Северной правде» появилась заметка «Регент затесался на производство». Её автор, укрывшийся под псевдонимом «Прохожий», сообщал читателям о том, что проживающий в Селище рабочий фаб-рики «X Октябрь» М. Козлов состоит регентом церковного хора Александро-Антониновского храма. Сообщив, что «19 января, т. е. в день поповского «крещения» (...) он не вышел на работу», «Прохо-жий» вопрошал: «Место ли Козлову на производстве?» (424).
     В январе или феврале 1930 года по обвинению в «контрреволю-ционной агитации и пропаганде» был арестован настоятель храма протоиерей Павел Острогский *. Таким
     * Точная дата ареста о. Павла неизвестна. Известно лишь, что арест произошел в 1930 году (425), но, скорее всего, о. Павла забрали в самом начале года, когда власти, судя по всему, готовили закрытие Александро-Антониновского храма.
     образом всё развивалось по отработанной схеме и через какое-то время Советская власть, как власть трудящихся, должна была прислушаться к требованиям масс и закрыть церковь. Как вспоминают очевидцы, в январе или феврале 1930 года с колокольни Александро-Антониновской церкви были сброшены все колокола, которых сбрасывали на каменное крыльцо храма. Большой тяжелый колокол, весивший 252 пуда (то есть свыше четырех тонн) (426), при падении, сам частично разбившись, как ножом разрезал всё крыльцо, глубоко уйдя в землю. На долгие десятилетия селищенская колокольня «онемела»...
     В эти же месяцы в окрестных деревнях, издавна входивших в состав селищенского прихода, как и везде, происходили трагические события коллективизации. Посулами и угрозами крестьян загоняли в колхозы, а упорствующих раскулачивали (в борьбу за «социалистическое переустройство сельского хозяйства» и «ликвидацию кулачества как класса» в окрестные селения было брошено большое количество рабочих и служащих «Рабочего металлиста»). Одним из первых колхоз возник в д. Коряково. В бывшем центре Коряковской во-лости колхоз был создан в феврале 1930 года бригадой бойцов стоявшего тогда в Костроме 10-го полка связи (эта воинская часть носила почетное наименование – Полк связи имени Костромского пролетариата), отчего колхоз в Корякове получил название – колхоз имени Полка связи (427).
     Однако форсированная коллективизация поставила страну под угрозу срыва весеннего сева с перспективой всеобщего голода и руководство страны пошло на тактический маневр: в начале марта 1930 года во всех советских газетах была опубликована статья И. В. Сталина «Головокружение от успехов». Относительно сельских статей в статье содержалось указание, смысл которого сводился к тому, что вначале надо загнать людей в колхозы, а уже потом закрывать церк-ви. В результате, с марта 1930 года шумная кампания о том, что рабочим в Селище не хватает культурного очага для чего непременно надо закрыть храм, прекратилась как по мановению волшебной палочки. Испуганные статьей вождя местные руководители, по-видимому, поспешили выпустить о. Павла Острогского на свободу.
     Летом 1930 года в храме Василия Блаженного был открыт клуб, чему предшествовала соответствующая «реконструкция» церковного здания: в нем разобрали иконостас (судьба храмовых икон неизвестна, возможно, какую-то часть из них перенесли в Александро-Антониновскую церковь). Судьба венков с похорон Н. К. Михайловского также неизвестна, скорее всего, их просто выбросили. В храме была устроена сцена, разместившаяся на месте бывшей алтарной части, и зрительный зал с длинными лавками. Старожил Селища Е. А. Ватолина вспоминает: «...в 1930 году церковь была переоборудована в клуб. Под свою опеку этот клуб взяла добровольная пожарная дружина. Побелили стены, сделали сцену, поставили в зрительном зале деревянные скамейки; оборудовано примерно сто мест. Заведующим клубом был Кираль. Организаторами были члены сельсовета Евлалия Привалова, Иван Барсуков, Михаил Оленев, начальник пожарной дружины Григорий Иванович Хлебников. Драмкружок, который был у Мягковых, продолжал работать в полном составе, ставили пьесы без режиссера сами, как ставили у Мягковых (...). Народ в клуб ходил активно – в зале не хватало мест. Году в 1932-м скамейки сменили на красивые венские стулья. Зал выглядел очень прилично, и сцена была оборудована капитально – с занавесом на роликах. В клубе крутили немое кино. Был рояль и во время демонстрации фильма кто-нибудь сопровождал его игрой на рояле, то есть был тапер. Константин Михайлович Летунов организовал при клубе струнный оркестр (...). Кроме концертов в клубе читались лекции. Много читалось лекций на атеистические темы (приходили лекторы из города). Все декорации, разного рода плакаты для клуба рисовал мой отец А. М. Ватолин, причем всегда бесплатно. При клубе работал женсовет, действовали различные кружки и местная организация МОПР» (428). Разумеется, всё это происходило только в теплое время, так как здание оставалось неотапливаемым.
     В том же 1930 году пробил час старой дворянской усадьбы Мягковых. В это время в Костроме была арестована большая группа бывших офицеров старой русской армии, в основном дворян. Всем им предъявили обвинение в принадлежности к мифическому «Союзу возрождения России и двуглавого орла», будто бы готовившего в Костроме восстание. По этому делу была арестована и единственная женщина – ревностная прихожанка Александро-Антониновской церкви 64-летняя М. Г. Купреянова (вместе с ней чекисты забрали и её сына, художника и журналиста Ю. Н. Купреянова). Видимо, пресловутую «губернаторшу» пристегнули к этому «Союзу» заодно, чтобы не возиться с возбуждением по ней отдельного дела. 15 декабря 1930 года тройка при Постоянном представительстве ОГПУ по Ивановской промышленной области приговорила М. Г. Купреянову к ссылке на три года. Её сына, Ю. Н. Купреянова, внучатого племянника Н. К. Михайловского, осудили на 10 лет «исправтрудлагерей» (429) (выйти из лагеря живым, ему было не суждено). М. Г. Купреянову сослали в Архангельск, А. Г. Перелешина добровольно поехала в ссылку вместе с ней. Перед этим, по свидетельству местных старожилов, Анну Геннадьевну вынудили написать заявление с отказом от усадебного дома Мягковых: таким образом, постановле-ние ВЦИК, которым дом закреплялся за племянницами Н. К. Ми-хайловского в пожизненное пользование, утрачивало свою силу.
     Возможно, что раньше обеих женщин защитил бы М. В. Задорин, но времена изменились, и теперь еще недавно могущественный селищенский большевик вряд ли смог помочь М. Г. Купреяновой, сестра которой в 1903 году, как мы помним, помогла ему, тогда молодому социал-демократу выйти из тюрьмы. Звезда славы М. В. Задо-рина покатилась с небосклона в 1922 году – году повсеместного перехода к НЭПу, – когда он в один миг из председателя Губревтрибунала превратился в заместителя председателя кооператива дерево-обделочников *.
     * В последующее время М. В. Задорин – еще недавно одно из первых лиц губернии – работал: в 1924-1925 гг. – заместителем председателя Центрального рабочего кооператива, в 1925-1928 гг. – управляющим Главаптекоуправления г. Костромы, в 1928-1932 гг. – председателем Окрпотребсоюза (430).
     Оттесненный на задворки политической жизни он вряд ли бы смог помочь своим былым селищенским покровительницам, даже если бы и очень захотел.
     Думается, что Марии Геннадьевне было в каком-то отношении легче, чем Анне Геннадьевне, переносить все преследования 20-х годов, арест и ссылку в Архангельск. По крайней мере, она точно знала, что страдает за то, что она – дворянка и была замужем за губернатором. Положение Анны Геннадьевны являлось несравненно трагичнее: ведь она-то искренне – и по праву – считала себя участницей освободительного движения и поэтому переносить гонения после победы революции, свергнувшей столь ненавистное ей самодержавие, было особенно тяжело.
     С высылкой Марии Геннадьевны и отъездом Анны Геннадьевны в старом усадебном доме, по сути, завершилось дореволюционное время. Революция, до поры до времени сдерживаемая старым постановлением ВЦИК и остатками былого обаяния имени Н. К. Михай-ловского, наконец-то ворвалась и в его стены. Через какое-то время в старинном доме на берегу Волги, помнившем Н. К. Михайловско-го, В. Г. Короленко, Г. И. Успенского, Д. Н. Мамина-Сибиряка и др., устроили несколько квартир, которые заселили новые жильцы.
     Через несколько лет А. Г. Перелешина вернулась в Селище, но вплоть до своей кончины она жила в родном селе, снимая угол у разных людей. Вскоре трагически оборвалась жизнь художника Н. Н. Купреянова. 27 июля 1933 года он, по сути, выросший на Волге, утонул, купаясь, в маленькой подмосковной речке Уче. Впрочем, возможно, что эта нелепая гибель спасла Н. Н. Купреянова от гораздо худшей участи. Кто знает, как сложилась бы его судьба во время массового террора 1937 года, когда бы наверняка вспомнили, что он – сын царского губернатора и вслед за этим сразу нашли массу идеологических изъянов в его живописных работах.
     В сентябре 1930 года из Селища «были высланы на поселение на север все имевшие лавочки, торговцы сапожными изделиями и за-житочные крестьяне» (431). Дома высланных подлежали конфискации. Это помогло решить проблему «бездомной» библиотеки им. Луначарского. В том же она въехала в стоящий вблизи от Александро-Антониновского храма дом сосланного лавочника П. И. Сивова (современный адрес: ул. Верхне-Селищенская, д. 98 *). С 1938 года в этой библиотеке работала младшая дочь о. Павла – И. П. Острог-ская.
     * В бывшем доме П. И. Сивова библиотека им. Луначарского нахо-дилась до 1953 года.


302 За власть Советов. Хроника революционных событий в Костромской губернии. Февраль 1917 – март 1918. Ярославль, 1967, с. 16 (далее – За власть Советов).
303 Бедов П. И. В союзники взяли историю. Кострома, 1993, с. 55 (далее – Бедов П. И. В союзники взяли историю).
304 Церковно-приходская летопись, л. 111.
305 За власть Советов, с. 25.
306 На заводе Пло.// Известия Костромского Совета рабочих депутатов. 17.03.1917.
307 Беляшина Е. К. Из истории Заволжского района, с. 45.
308 Выборы в Костромскую уездную управу.// Известия Костромского Совета рабочих депутатов. 23.03.1917.
309 Установление Советской власти в Костроме и Костромской губернии. Сборник документов (март 1917 – сентябрь 1918 гг.). Кострома, 1957, с. 125 (далее – Установление Советской власти в Костроме и Костромской губернии).
310 Орлова Н. Непреклонность.// СП. 28.09.1963; Смуров В. Ян Кульпе: штрихи к портрету.// СП. 21.10.1989.
311 Приезд бабушки революции в Кострому.// Известия Совета рабочих и военных депутатов. 20.04.1917.
312 Списки кандидатов в гласные городской думы.// Известия Совета рабочих и военных депутатов. 20.06.1917.
313 Церковно-приходская летопись, л. 111; ГАКО, ф. 130, оп. 9, д. 3743, л. 5 об.
314 За власть Советов, с. 88.
315 Купреянов Н. Н. Литературно-художественное наследие, с. 81.
316 Там же, с. 111 – 112.
317 Там же, с. 113.
318 Установление Советской власти в Костроме и Костромской губернии, с. 207.
319 Пожар в с. Селищах.// Поволжский вестник. 9.11.1917.
320 Список № 4 кандидатов в члены Учредительного собрания от Костромского отдела РСДРП (б).// Поволжский вестник. 20.10.1917.
321 Революционный трибунал.// Советская газета. 3.01.1918.
322 Рабочий контроль и национализация промышленности в Кост-ромской губернии. Сборник документов (1917 – 1919 гг.). Кострома, 1960, с. 137.
323 Организация советской власти (Коряковская волость, Костромской уезд).// Советская газета. 16 (3).03.1918.
324 Церковно-приходская летопись, л. 111 – 111 об.
325 ГАКО, ф. 130, оп. 10, д. 1120, л. 6.
326 Сынковский И. Богородице-Скорбященская церковь при Костромской губернской земской больнице. Исторический очерк. 1866 – 1916 гг. Кострома, 1916, с. 17.
327 ГАКО, ф. 130, оп. 10, д. 1120, л. 12.
328 Там же, л. 8.
329 Там же, л. 14.
330 Беляшина Е. К. Из истории Заволжского района, с. 61.
331 Рабочий контроль и национализация промышленности в Костромской губернии. Сборник документов (1917 – 1919 гг.). Кострома, 1960, с. 220.
332 Беленогова А. Наше село Селище.// СП. 21.10.1995.
333 Беляшина Е. К. Из истории Заволжского района, с. 51.
334 Там же, с. 50.
335 В. И. Ленин и А. В. Луначарский. Переписка, доклады, документы.// Литературное наследство. Т. 80, М., 1971, с. 430.
336 Валовой Д., Лапшина Г. Имена на обелиске. М., 1981, с. 5 – 6.
337 Беляшина Е. К. Из истории Заволжского района, с. 19.
338 Почему «Рабочий металлист» ослабил свои заботы о школе? // СП. 3.08.1933.
339 Купреянов Н. Я. Селище, с. 118.
340 Справочная книжка Костромской губернии и календарь на 1912 год. Кострома, 1912, с. 284.
341 Там же, с. 286.
342 ГАКО, ф. Р-2301, оп. 7, д. 20, л. 78.
343 Первый год советской работы по народному образованию в г. Костроме. 1918-1919 гг. (сборник материалов). Кострома, 1921, с. 327; Беляшина Е. К. Из истории Заволжского района, с. 72.
344 ГАКО, ф. Р-7, оп. 1, д. 596, л. 63.
345 Купреянов Н. Н. Литературно-художественное наследие, с. 70.
346 Там же, с. 92.
347 Там же, с. 87.
348 Краткое жизнеописание А. Г. Мягкова (рукопись).// Архив ав-тора.
349 Там же.
350 Литвин А., Могильнер М. Савинков многоликий.// Родина. 2001, № 3, с. 66.
351 Там же.
352 Краткое жизнеописание А. Г. Мягкова (рукопись).// Архив ав-тора.
353 Сухарев Ю. Н. Материалы к истории русского научного зарубежья. М., 2000, кн. 1, с. 329.
354 Карамышев А. На страже Октября.// СП. 21.12.1967.
355 Победоносцев П. Эстафета поколений. // СП. 31.08.1967; Взгляд в прошлое. Сборник документов (1918-1991 гг.). Кострома, 2000, с 110 (далее – Взгляд в прошлое).
356 ГАКО, ф. 130, оп. 10, д. 1120, л. 13.
357 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179, л. 50.
358 Зонтиков Н. А. Храмы Костромского района.// Костромской район: вехи истории. Кострома, 2003, с. 133.
359 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179, л. 50.
360 Поп, староста и их стадо (с. Селище Костромского уезда).// Красный мир. 31.12.1920.
361 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2, М., 1956, с. 707.
362 Краткие статистические сведения о приходских церквях Костромской епархии. Справочная книга. Кострома, 1911, с. 79; Смирнов Ю. Деревня Никольское – родина отца М. Ю. Лермон-това.// СП. 20.12.1990; Григоров А. А. Из истории костромского дворянства. Кострома, 1993, с. 145.
363 ГАКО, ф. 130, оп. 9, д. 3684, л. 9 об.
364 Костромские епархиальные ведомости. 1894, № 4, ч. неоф., с. 84.
365 ГАКО, ф. 438, оп. 1, д. 1465, л. 1.
366 Там же, л. 7.
367 Там же.
368 ГАКО, ф. 130, оп. 10, д. 108, л. 4.
369 Костромские епархиальные ведомости. 1901, № 12, ч. неоф., с. 365.
370 Костромская жизнь. 27.05.1909.
371 Просят рабочих.// Поволжский вестник. 9.08.1915.
372 Проводы учителя.// Поволжский вестник. 31.03.1916.
373 Сынковский И., диакон. Богородице-Скорбященская церковь при Костромской губернской земской больнице. Исторический очерк. 1866-1916 гг. Кострома, 1916, с. 17.
374 Открытие памятника В. С. Соколову.// Поволжский вестник. 18.08.1915.
375 Там же.
376 На призыв.// Поволжский вестник. 21.08.1915.
377 ГАКО, ф. 130, оп. 10, д. 108, л. 2.
378 Справочная книжка по Костромской губернии и календарь на 1915 год. Кострома, 1914, с. 78.
379 Краткие статистические сведения о приходских церквях Кост-ромской епархии. Справочная книга. Кострома, 1911, с. 21.
380 К открытию в Костроме коммерческого училища.// Поволжский вестник. 22.10.1917.
381 Открытие коммерческого училища.// Поволжский вестник. 4.10.1917.
382 Церковно-приходская летопись, л. 6.
383 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179, л. 45 об.
384 Костромской экскаваторный, с. 60.
385 Акт покупки дома от 15 мая 1925 года.// Личный архив Н. Б. Острогской.
386 Купреянов Н. Я. Указ. соч., с. 119.
387 Вся Кострома. Справочник на 1924-25 гг. Кострома, 1924, стб. 69.
388 Воспоминания Ф. И. Навоевой.// История библиотеки им. Луначарского. Кострома, 2000 (рукопись).
389 Купреянов Н. Дневники художника. М.-Л., 1937, с. 5.
390 Там же, с. 6.
391 ГАКО, ф. Р-2301, оп. 7, д. 20, л. 78.
392 Там же, л. 80 – 80 об.
393 Селищенский. О бывшей губернаторше, бабке Парасковье и нерадивых комсомольцах.// Смена. 15.01.1928.
394 «Культработа» в губернаторском доме.// Смена. 22.11.1928.
395 Шпанченко В. Обретение памяти.// СП. 16.06.1989.
396 Летунов. Ждут у Волги погоды.// СП. 8.12.1929.
397 Рязановский Ф. А. Писатели-костромичи. Н. К. Михайлов-ский.// СП. 25.09.1927.
398 Списки населенных мест по районам Костромской губернии. Кострома, 1929, с. 21.
399 Справочник по административно-территориальному делению Костромской области (1917-1955 гг.). Кострома, 1955, с. 16.
400 ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 383, л. 92.
401 Там же.
402 Там же, л. 92 – 92 об.
403 Литунов К. Культурные учреждения не имеют помещений – возьмём для них церковные здания.// СП. 5.01.1929.
404 ГАКО, ф. Р-7, оп. 1, д. 383, л. 100.
405 Там же, л. 101 – 101 об.
406 Там же, л. 101 об. – 104.
407 Ившин цепляется за церковь.// СП. 26.11.1929.
408 Справочник по административно-территориальному делению Костромской области (1917 – 1955 гг.). Кострома, 1955, с. 81,88.
409 Там же, с. 84.
410 Христос воскрес на час раньше.// СП. 9.05.1929.
411 Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).
412 ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 383, л. 93.
413 Там же, л. 96.
414 Там же, л. 91 – 91 об.
415 Там же, л. 90.
416 Там же, л. 86.
417 СП. 4.11.1929.
418 ГАКО, ф. Р-371, оп. 1, д. 383, л. 87 – 87 об.
419 Ившин цепляется за церковь.//СП. 26.11.1929.
420 Справочник по административно-территориальному делению Костромской области (1917-1955). Кострома, 1955, с. 109.
421 Попов не принимаем.// СП. 4.01.1930.
422 Селище требует.// СП. 4.01.1930.
423 Костромской. Церковь под культурный очаг.// СП. 26.01.1930.
424 Прохожий. Регент затесался на производство.// СП. 1.02.1930.
425 ГАНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 6179, л. 45 об.
426 Церковно-приходская летопись, л. 3 об.
427 Колхоз имени полка связи.// СП. 19.02.1930.
428 Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).
429 Разгром «Союза возрождения России»?// СП. 29.01.1992.
430 Взгляд в прошлое, с. 109 – 110.
431 Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).