ХРАМ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА

ХРАМ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА.
     К началу XX века Селище было крупным пригородным селом; по переписи 1897 года в нем проживало 1319 человек (647 мужчин и 672 женщины) (166), в 1907 году в Селище насчитывалось 307 дворов (167). К 1911 году количество селений, входивших в Александро-Антониновский приход, сократилось с 17 (в 1870 году) до 13, но зато общее количество прихожан возросло: к 1911 году в приходе числилось 3380 человек (1196 мужчин и 2184 женщины) (168).
     К началу XX века наряду с крестьянами-хлебопашцами в Селище жило большое количество ремесленников – главным образом, сапожников *, но было и немало кузнецов, портных, печников. Немалая часть селищенцев работала в
     * В начале XX века упоминавшийся выше М. М. Зимин писал: «Село Селище на другом берегу Волги, жители его почти все как мужчины, так и женщины занимаются сапожным промыслом, сапожни-ки и башмачники» (169).
     городе на фабриках, по преимуществу – на Большой Костромской льняной мануфактуре (по народному – на «Кашинской» фабрике). Е. А. Ватолина пишет о селе начала XX века: «...В центре Селища занимала большое место усадьба помещика Ратькова с огромным садом из липовых аллей. Она была окружена высоким забором. (...) Напротив сада Ратькова огромное место занимала дача фабриканта Михина и также была окружена забором – это почти вся правая сторона теперешнего Кленового проезда и часть Нижне-Селищенской улицы. (...) Главная улица села шла от церкви Василия Блаженного к Волге. Здесь находился двухэтажный дом Скрипкиных, которые содержали лавку, так называемую «казенку», где продавали водку и разные продовольственные товары. Почти все крыши домов в селе были крыты дранкой, железом крыли амбары и некоторые жители побогаче – крыши домов. Во всех домах строились сени, почти равные жилому помещению, летом в этих сенях спали. Большинство жителей Селища держали коров, но зато не имели огородов. Дровами и сеном селищенцев снабжали крестьяне из окрестных деревень, привозили их на дровнях к церкви по базарным дням целыми воза-ми.
     В конце села за большим оврагом начиналось гумно, на котором молотили зерно. Отработанную солому складывали в громадные скирды. Гумно занимало всю площадь, ныне застроенную улицами Загородной, Прямой и Прямым проездом. На речке Ключевке на-против усадьбы Мягковых находилась «загада» (плотина) и стояла частная водяная мельница, на которой мололи зерно *.
     * В начале XX века мельница на Ключевке принадлежала крестьянину Константину Егорову (170).
     Летом жители сгоняли скотину в стадо в 4 часа утра. В полдень стадо пригоняли на левый берег Ключевки и до трех часов коровы паслись около воды. В 8 часов вечера скотину пригоняли в село. Село жило своей размеренной жизнью, соблюдая все религиозные каноны, посты и праздники» (171).
     Другой старожил, А. А. Беленогова, дополняет картину Селища начала XX века: «А что самое красивое было раньше – так это на западной стороне за Ключевкой прекрасный лес. На берегу Ключевки был Буков перелесок, молодой осинник, там мы в детстве собирали ландыши, а в грибную пору – боровики в красных шляпках. (...) за полкилометра от осинника в еловом лесу Мякиннища росли крепкие серые грибы с черноватыми шляпками. Еще через полкилометра был лес «за Глухой рекой», так он назывался потому, что там протекала Глухая река» (172).
     Начало XX века для Селища было отмечено кончинами двух видных селищенских «старожилов». 18 марта 1903 года скоропостижно скончался от паралича сердца Г.В. Мягков. В тот же день А. В. Перелешин, как и положено в таких случаях, обратился к Епископу Костромскому и Галичскому Виссариону с прошением о разрешении похоронить своего тестя в фамильной усыпальнице в подклете храма Василия Блаженного. В прошении, в частности, говорилось: «Род Мягковых был строителем церкви во имя св. Василия Блаженного в селе Селищах, родовом имении Мягковых, где и имеется фамильный склеп рода Мягковых. В настоящее время вышеупомянутый храм поддерживается на средства Мягковых, о чем может свидетельствовать причт церкви села Селищ» (173). 19 марта в Костроме, в здании Губернских присутственных мест *, в присутствии губернатора Л. М. Князева и других высших чинов * Ныне – здание городской администрации.
     администрации по Г. В. Мягкову была отслужена панихида (174). 20 марта в Александро-Антониновской церкви состоялось его отпева-ние, которое совершил о. Василий Вознесенский – на отпевании помимо родных присутствовало всё руководство губернии во главе с губернатором, – после чего останки усопшего были погребены в подклете храма Василия Блаженного (175).
     Не сохранилось свидетельств о том, провожал ли в последний путь своего шурина Н. К. Михайловский. Вообще точно неизвестно, когда он в последний раз приезжал из Петербурга в Селище (в со-хранившихся документах Костромского губернского жандармского управления последнее свидетельство о его пребывании в Селище относится к 1899 году, но, как мы помним, Михайловский жил в усадьбе Мягковых по крайней мере еще летом 1900 года). Однако, учитывая, что знаменитый столичный гость, как правило, бывал в Селище ежегодно, можно уверенно предполагать, что в последний раз он приезжал сюда или в марте 1903 года, на похороны Г. В. Мяг-кова, или летом того же года.
     Сам Н. К. Михайловский скоропостижно скончался в Петербурге 28 января 1904 года, буквально в первый день Русско-Японской войны, открывшей для России полосу её бед в XX веке. Идейного вождя народников похоронили согласно православным обычаям. Его соредактор и старый товарищ В. Г. Короленко так писал об этом 31 января в письме своей жене: «Служил молодой священник панихиду среди шкапов с книгами. Вместо икон со стен глядели: портрет Успенского, с одной стороны, и бюст Шелгунова – с другой. Потом вынесли гроб в Спасскую церковь напротив, где шла очень долгая литургия... Толпа была такая, что, говорят, не бывало с похорон Тургенева... Венки везли на трех колесницах, гроб до самого кладбища несли на руках...» (176). После отпевания в Преображенском соборе многотысячная процессия провожала гроб до Волкова кладбища, где останки Н. К. Михайловского были преданы земле на так называемых «Литераторских мостках» (здесь издавна хоронили наиболее выдающихся деятелей искусства и культуры) вблизи могилы умершего ранее Г.И. Успенского. Кончина кумира русской интеллигенции вызвала многочисленные отклики в печати, общим местом в которых являлась уверенность в том, что память о Михайловском будет жить в веках. Например, в некрологе, опубликованном в «Костромском листке», говорилось: «Будущие поколения русского об-щества сумеют оценить покойного, и его имя будут называть в числе дорогих сердцу русского интеллигента имен Белинского, Герцена, Чернышевского и других, по следам которых покойный всегда стремился идти, лучшие заветы которых он охранял и развивал...» (177) Время показало, что подобные прогнозы оказались очень сильно преувеличенными *.
     * На самом деле политизированный культ Н. К. Михайловского ненадолго пережил самого «властителя дум». После катаклизма 1917 года его слава наряду с подобными ему предреволюционными ку-мирами развеялась очень быстро. Примечательно в этом отношении свидетельство И. В. Гессена (1866 – 1943 гг.) – одного из лидеров кадетской партии, редактора центрального органа кадетов газеты «Речь», в эмиграции издателя «Архива русской революции». Будучи гимназистом, он, как и многие его сверстники, зачитывался статьями Михайловского и позднее вспоминал, что молодежь 70-80 годов XIX века «просто бредила Михайловским, Щедриным, Успенским...» Много лет спустя, в 30-е годы, в эмиграции, И. В. Гессен, вспомнив о Михайловском заметил: «...недавно здесь мне попался том его полного собрания сочинений и я не только не мог вызвать ощущения былых чувств восхищения и воспламенения, но просто не вери-лось, что молодежь могла видеть властителя дум в авторе односторонне унылой публицистики» (178).
     Селище самым прямым образом оказалось связанным с кончиной и похоронами Н.К. Михайловского. В том же 1904 году, по-видимому, уже весной, Е.К. Мягкова привезла из Петербурга несколько десятков металлических венков, возложенных на гроб её брата. Венки, как реликвии, повесили внутри храма Василия Блаженного, в котором они сплошь заняли три стены. С этого момента храм превратился в своеобразный мемориал памяти Н.К. Михайлов-ского (венки оставались в его стенах вплоть до 1929 года) (179). Устройство подобной «постоянной экспозиции» из похоронных вен-ков в церкви, кажется, является единственным случаем в России. Согласимся, что в самом факте этой перевозки из Петербурга десятков похоронных венков и размещения их на стенах храма, есть что-то противоестественное (по-видимому, неслучайно, что об этом со-бытии ни слова не сказано в «Церковно-приходской летописи»). Видимо, Елизавета Константиновна и другие члены её семьи полагали, что подлинный культ Н.К. Михайловского, существовавший в течение нескольких десятилетий в среде русской интеллигенции, сохранится и после его кончины, превратив Селище и храм Василия Бла-женного в место массового паломничества почитателей почившего. Будущее показало, какими ошибочными оказались эти ожидания...
     В том же 1904 году покойный Н.К. Михайловский оказался навсегда связан с Селищем и Александро-Антониновской церковью еще одной нитью. Весной этого года заболел туберкулезом (или чахоткой, как обычно называли тогда эту болезнь) его сын, Марк Николаевич Михайловский (1877 – 1904 гг.) – молодой талантливый ученый-биолог, выпускник естественного факультета Петербургского университета. Уже в студенческие годы и после окончания учебы М. Н. Михайловский участвовал в нескольких северных экспедициях – на Мурман (побережье Кольского полуострова), Новую Землю и Шпицберген (последний он посетил в составе экспедиции известного исследователя Севера Ф.Н. Чернышева). В последнее время М.Н. Михайловский работал в Зоологическом музее Академии Наук. Летом 1904 года Марк Николаевич приехал в Селище, в котором он часто бывал вместе с отцом. Вначале ему стало лучше, но затем состояние больного резко ухудшилось, и в ночь с 28 на 29 августа 1904 он скончался, исповедавшись перед смертью о. Василию Вознесенскому. Отпевание М.Н. Михайловского состоялось 30 августа в Александро-Антониновской церкви, после чего его тело было предано земле на приходском кладбище вблизи от алтарной части храма (180) (не совсем понятно, почему Марка Николаевича не похоронили в фамильной усыпальнице в храме Василия Блаженного). Скорее всего, уже в 1905 году, на могиле установили надгробный памятник из черного полированного камня с большим крестом (в советское время крест был разбит, но надгробие всётаки сохранилось до наших дней).
     На Дальнем Востоке, на сопках Манчжурии гремели сражения Русско-Японской войны. Весной 1904 года жители Селища собрали «на усиление» нашего Военно-Морского флота 100 рублей (181). На Святки 1904-1905 гг. в связи с неудачами на войне по настоянию о. Василия Вознесенского в приходских селениях не происходило обычных свозов (собраний молодых людей и девушек) и других обычных увеселений (182).
     Между тем Россия вступала в смуту первой русской революции. В начале декабря 1904 года по всей стране прошла устроенная либеральной общественностью так называемая «банкетная» кампания, приуроченная к 40-летию судебной реформы Александра II. Так как открытые политические собрания были запрещены, либералы прибегли к устройству банкетов (на устройство последних разрешения не требовалось), на которых публично выдвигались требования реформирования российской политической системы. 8 декабря 1904 года подобный «банкет» прошел и в Костроме – в ресторане «Большой Московской гостиницы» на Павловской улице (ныне – проспект Мира). В числе приглашенных на банкет наряду с либералами была и группа костромских большевиков во главе с молодым Я. М. Свердловым, выступившим на банкете с громогласной речью, в которой открыто призвал к свержению самодержавия. На банкете при-сутствовал и М. В. Задорин. В тот вечер вместе со Свердловым и другими своими единомышленниками он покинул гостиницу, оглашая её стены громкой песней «Отречемся от старого мира!» (183).
     В Русско-Японской войне принимал участие целый ряд прихожан Александро-Антониновского храма. Весной 1905 года в связи с раз-махом боевых действий на Дальнем Востоке в Костромском уезде, в том числе и в селениях Александро-Антониновского прихода происходил призыв местных военнообязанных крестьян из запаса на «действительную военную службу», то есть на войну (184). Не-сколько уроженцев Селища участвовали и в печально знаменитом походе русских эскадр адмиралов Рожественского и Небогатова из Балтики к осажденному японцами Порт-Артуру, завершившемуся 14 мая 1905 года в Цусимском проливе страшным разгромом нашего флота. В числе моряков, совершивших этот поход, был и внук Г. Н. Ратькова – Николай Михайлович Ратьков (1885 – 1920 гг.), родившийся в Селище 2 октября 1885 года и крещеный в Александро-Антониновском храме. Н. М. Ратьков окончил Морской корпус в Петербурге 28 января 1904 года. Молодой мичман получил назначение на крейсер «Жемчуг», на котором вскоре в составе 2-й эскадры вице-адмирала З. П. Рожественского и проделал длинный путь к роковой Цусиме (185). В страшном сражении 14 мая 1905 года Н. М. Ратьков был контужен (после боя, спасаясь от японцев, крейсер «Жемчуг» ушел в Манилу, на Филиппины) (186). В этом же сражении участвовал и селищинец П. Я. Сухарев, служивший минером на крейсере «Аврора» (тогда, конечно, еще никто не мог знать, что «Аврора» в будущем превратится в легендарный «корабль революции»). Позднее П. Я. Сухарев участвовал в I Мировой и Гражданской войнах, затем долгое время работал на заводе «Рабочий Металлист». Во 1935-м и 1936 гг. приезжавший в Кострому писатель А. С. Новиков-Прибой, автор известного романа «Цусима» дважды встречался с П. Я. Сухаревым (187). В начале 1905 года в Манчжурию прибыл А. Г. Мягков, возглавивший там хозяйство Костромского отряда Красного Креста. В составе этого отряда А. Г. Мягков пробыл там до конца войны (188).
     Трагедия «кровавого воскресенья» 9 января 1905 года, военные поражения на полях Манчжурии и ужасающий Цусимский разгром необычайно ускорили процесс развития русской смуты. В России разгоралась революция. Казалось, что сбывается заветная мечта Н. К. Михайловского: русский народ начал крепко бить по обеим голо-вам «хищной птицы».
     Жертвой обострения политической борьбы летом 1905 года в Селище пал народный мягковский театр. А. Г. Перелешина позднее вспоминала, как в 1905 году «администрацией спектакли были запрещены, сцену велено было сломать, дабы не привлекать скопищ народа» (189). Упоминавшийся выше П. П. Гайдебуров также вспоминал, что «крамольная затея (селищенский театр – Н. З.) была пресечена губернатором» (190). По распоряжению губернатора Л. М. Князева проведение спектаклей было запрещено (после окончания революционной смуты театр в Селище возродился вновь).
     К началу XX века немало жителей Селища работали в городе на фабриках. Многие из них в 1905 году принимали участие в забас-товках, митингах и сходках. В революционных событиях в Костроме в это время активно участвовал и молодой большевик М. В. Задо-рин, орденом Ленина, которым в связи с 50-летием первой русской революции его наградили в марте 1956 года, он был удостоен по праву. Скорее всего, именно он, в частности, инспирировал появление в сентябре 1905 года большевистского пропагандистского документа, направленного лично против настоятеля Александро-Антониновского храма.
     Весь 1905 год о. Василий Вознесенский пытался противостоять проникавшим в Селище революционным настроениям. В своих проповедях в храме он взывал к чувству здравого смысла своих прихожан и предостерегал о грозной опасности, исходящей от охватившей Россию смуты. Его роль как проповедника была «отмечена» в бюл-летене Костромского комитета Российской социал-демократической партии (РСДРП), выпущенном в сентябре 1905 года (подобное «при-знание заслуг» является уникальным случаем, и то, что из большого количества священнослужителей Костромы и уезда социал-демократы особо «выделили» настоятеля Александро-Антониновского храма говорит само за себя). В этом бюллетене, в те дни в большом количестве распространявшемся в Костроме, в частности, говорилось: «В Селище во время обедни поп (в документе имя священника не названо, но не подлежит сомнению, что речь идет об о. Василии Вознесенском – Н.З.) говорил любопытную проповедь; советовал своему православному стаду скорее женить своих детей. Неженатые молодые люди занимаются темными делами, го-ворит поп, ходят в лес на сходки, читают непозволительные книги, устраивают забастовки. Жените их скорее, вопил поп с амвона. Он знает, что неженатая молодёжь, не связанная по рукам и ногам семьёй, смело идет на борьбу против капиталистов и царского самодер-жавия; он знает также, что рабочий класс, поднявшись против эксплуатации, не позабудет ударить и по поповскому карману. Пусть бы селищенский поп почитал, что делается теперь на Кавказе; там священники во многих уездах перестали быть царскими прислужниками, а сами встали на сторону измученного народа и вместе с ним говорят: «долой царское угнетение и надругание, да здравствует отделение церкви от государства!»
     Это значит вот что. Ежели ты хочешь учить людей вере, то учи не под защитой полиции, а свободно, не делай так, чтобы веру, которую ты называешь священной, царские прислужники обратили в полицейский сыск, отстаивай полную свободу для веры и не стращай народ полицейским участком!» (191).
     Разумеется, этот бюллетень – обычный пример большевистской демагогии. Наверняка о. Василий в своей проповеди говорил не только о том, что надо скорее женить молодых людей (тем более, что информатор комитета РСДРП, которым, как сказано выше, скорее всего, был М.В. Задорин, сам, судя по всему, проповеди не слышал, а судил о ней с чужих слов). Довольно нелепы и туманные ссылки на каких-то священников из неких уездов огромного Кавказа, переставших быть «царскими прислужниками» и вставшими «на сторону измученного народа» (положительная ссылка на пример Кавказа, где, разумеется, в 1905 году каких только ужасов не происходило, сама по себе крайне характерна для большевистской агитки). А вот что совершенно ясно читается между строк бюллетеня и что придает ему весьма зловещий характер – это исходящая от него плохо скрытая угроза и для самого о. Василия Вознесенского, и в его лице для всей Русской Православной Церкви... Однако повторим, сам факт того, что Костромской комитет РСДРП в своем печатном органе в 1905 году особо «отметил» проповедь настоятеля Александро-Антониновского храма, наглядно свидетельствует о его авторитете и влиянии на прихожан.
     Заметим, что, как и всегда в эпохи потрясений, во время Русско-Японской войны и первой русской революции многие люди, ища утешения, потянулись в церковь. В этот период существенно выросло число тех, кто бывал в Александро-Антониновском храме на исповеди и причастии. Если в 1904 году в нем исповедалось и причастилось 2059 человек (192), то в 1905-м – 2386 (193), в 1906-м – 2468 (194), в 1907-м – 2890 (195).
     В 1905 году в Селище произошло два заметных события, связанных с историей Александро-Антониновского прихода. Наряду со своеобразным «мемориалом» в храме Василия Блаженного Мягковы и Перелешины решили устроить в Селище в память о Н. К. Михай-ловском библиотеку-читальню. В феврале 1904 года А. В. Перелешин был избран Костромским уездным предводителем дворянства (196). Одновременно он стал и председателем Костромского уездного комитета попечительства о народной трезвости, приступившего к этому времени к открытию в сельской местности первых народных библиотек. Супруги Перелешины решили открыть библиотеку имени Н. К. Михайловского по линии этого комитета.
     14 декабря 1904 года по предложению А. В. Перелешина Кост-ромской уездный комитет попечительства о народной трезвости принял постановление об открытии в Селище библиотеки-читальни (197). 28 апреля 1905 года комитет принял предложение А. Г. Пере-лешиной о размещении библиотеки в её собственном доме и официально предложил ей принять на себя обязанности заведующей библиотеки (198). 18 июля 1905 года комитет принял решение об открытии библиотеки в Селище 20 июля, в местный престольный праздник – Ильин день (199). Однако в этот день открытие библиотека не состоялось. А. Г. Перелешина хотела, чтобы она открылась, уже нося имя Н. К. Михайловского, и обратилась с соответствующим ходатайством к губернатору Л. М. Князеву. В другое время предложение о присвоение имени недавно скончавшегося знаменитого земляка, столь долго пользовавшегося репутацией врага существующего строя, разумеется, бы отклонили. Однако летом 1905 года, в обстановке массовых забастовок в Костроме и повсеместно проходящих крестьянских беспорядков, главе губернской администрации было уже не до таких «мелочей». 20 августа 1905 года губернатор Л. М. Князев уведомил А. Г. Перелешину, что ей и «под её ответственность разрешено открыть в с. Селище общественную публичную библиотеку имени Николая Константиновича Михайловского» (200). В первых числах сентября 1905 года библиотека-читальня имени Н. К. Михайловского была торжественно открыта (201) *. Все библиотеки-читальни, создаваемые по линии комитетов попечительства о народной трезвости, открывались публичными молебнами. Не подлежит сомнению, что и в Селище после торжественного богослужения в Александро-Антониновском храме перед открытием библиотеки о. Василий Вознесенский отслужил молебен. * Ошибочно считается, что библиотека в Селище, ныне носящая имя А. В. Луначарского, была создана в 1910 году.
     К делу устройства библиотеки А. Г. Перелешиной, остававшейся её заведующей вплоть до 1918 года, (202) удалось привлечь целый ряд известных писателей, близких Н. К. Михайловскому или сделавших первые шаги в литературе при его помощи: В. Г. Короленко, Д. Н. Мамина-Сибиряка, А. И. Куприна, В. В. Вересаева, А. М. Горького и других, приславших в Селище книги со своими автографами (203). Тогда же, в сентябре 1905 года, при библиотеке открылось Селищенское Пантелеимоновское общество трезвости. К концу 1905 года в этом обществе – одном из первых в нашей губернии – числилось уже 60 человек (204). С ноября 1905 года по воскресным вечерам о. Василий Вознесенский стал проводить в библиотеке «религиозно-нравственные и просветительские чтения и беседы» (205).
     Библиотека-читальня имени Н. К. Михайловского и канцелярия Пантелеимоновского общества трезвости разместились в двухэтажном флигеле усадьбы Мягковых, в котором жили А. В. и А. Г. Перелешины *
     * Современный адрес: Приречный проезд, д. 9.
     За короткое время библиотека-читальня стала весьма популярной в округе. Наряду с селищенцами её читателями стали и жители окрестных селений – Спасской и Никольской слобод, деревень Коряково, Козелино, Пантусово, Пепелино, Дербино и других. В 1906 году библиотеку регулярно посещало 520 читателей (а всего посещений за год было 11160). Собственно библиотека работала ежедневно по 3 часа, с 17 до 20 часов вечера в будни, и с 12 до 15 часов в праздничные дни. Читальня же, в которой имелся богатый выбор тогдашних газет и журналов, работала ежедневно с 10 часов утра до 10 часов вечера. В библиотеке периодически устраивали чтения с демонстрацией «туманных картин» (диапозитивов), так в 1906 году были публично прочтены «Капитанская дочка» А. С. Пушкина и «Князь Серебряный» А. К. Толстого (206). Вдумаемся в суть того, что сделала А. Г. Перелешина, создав библиотеку-читальню имени Н. К. Михай-ловского. Открыть в своем доме библиотеку-читальню, в значительной степени состоящую из своих же собственных книг, которая бу-дет работать ежедневно с десяти утра до десяти вечера, – так, конеч-но, могла поступить только истинная народница, беззаветно преданная идеалам народного просвещения.
     Наряду с о. Василием Вознесенским с беседами в библиотеке ре-гулярно выступали и другие священники, в частности, о. Василий Соколов, законоучитель Костромской гимназии и настоятель гимназической церкви Сошествия Святого Духа на Апостолов (207). Вплоть до революции 1917 года численность Пантелеимоновского общества трезвости, действовавшем в Александро-Антониновском приходе, неуклонно росла. В 1908 году в нем состояло 70 человек (208), к 1911 году – 120 (209), в 1913 году – 225 (210). Начавшаяся в 1914 году война с Германией парализовала работу общества, грянувшая затем революция положила ему конец.
     Всю осень 1905 года в Костроме шли забастовки участники которых наряду с экономическими, всё чаще выдвигали политические требования. В октябре в городе начал действовать руководимый социал-демократами Костромской Совет рабочих депутатов, обосно-вавшийся в Народном доме на Власьевской улице. 30 ноября 1905 года забастовали и рабочие лесопильных заводов М. В. Страшнова и В. Х. Афанасьева в Селище, выдвинувшие ряд экономических требований (в частности, сокращения длительности рабочей смены до 10 часов). Забастовка продолжалась только один день, к вечеру 30 ноября между забастовщиками и владельцами заводов было достигнуто соглашение, по которому продолжительность рабочей смены осталась прежней, но рабочие получали прибавку в 10-20 % к заработной плате. В 10 часов вечера того же дня работа на обоих заводах возобновилась (211).
     В 1905-1907 гг. живший по преимуществу в Селище А. В. Перелешин играл очень видную роль в политической жизни нашей губернии. Являясь с февраля 1904 года Костромским уездным предво-дителем дворянства, он, по-видимому, уже в начале 1906 года стал членом только что образованной конституционно-демократической (кадетской) партии. Как известно, кадеты вместо того, чтобы использовать появившиеся после Манифеста 17 октября 1905 года возможности для созидательной работы, не считаясь с реальностью, непрерывно требовали проведения самых радикальных реформ, чем раскачивали лодку российской государственности, и объективно со-действовали крайним революционным силам. Современный историк А. Н. Боханов пишет о кадетах: «Выразители «чаяний несчастной России» из числа интеллектуальной элиты всё еще видели «угрозу свободе» там, где её уже не было, боролись с теми, с кем во имя будущего, во имя спасения и себя, и страны, надлежало заключать долговременное перемирие» (212). В марте 1906 года А. В. Перелешин был избран от Костромского губернского земства членом Государственного Совета (213), ставшего после Манифеста 17 октября 1905 года верхней палатой российского парламента. Однако в Государственном Совете бывший военный моряк заседал недолго. Сразу после роспуска I Государственной Думы, случившегося 9 июля 1906 года, А.В. Перелешин в знак протеста против этого сложил с себя обязанности члена Государственного Совета (вместе с ним Совет покинули еще четыре члена, в том числе и будущий академик В.И. Вернадский) (214).
     Весьма заметную роль в политической жизни нашего края в 1906-1907 гг. играл и вернувшийся в Селище с Русско-Японской войны А. Г. Мягков. 8 января 1906 года в Петербурге состоялась его свадьба – он женился на Вере Викторовне Савинковой (1871 – 1942 гг.), старшей сестре печально знаменитого эсера-террориста Б. В. Савинкова и племяннице (по матери) известного художника-передвижника Н. А. Ярошенко (215). В. В. Савинкова преподавала французский язык в гимназии Стоюниной в Петербурге. С началом Русско-Японской войны она в качестве сестры милосердия поехала на Дальний Восток, где, видимо, и познакомилась с А. Г. Мягковым. Через несколько дней после свадьбы молодые супруги приехали в Селище. Скорее всего, на родину А. Г. Мягков прибыл уже членом партии кадетов *. В среде либеральной
     * В ряде краеведческих публикаций А. Г. Мягков ошибочно именуется членом партии эсеров.
     костромской интеллигенции внучатый племянник Н. К. Михайловского занял позицию на самом левом политическом фланге. Его публичный политический «дебют» в Костроме состоялся уже 24 января 1906 года, в первый день работы Чрезвычайного губернского дворянского собрания, когда он, «указывая на произвол, чинимый правительством после манифеста 17 октября, – массовые обыски, аресты и проч.», предложил «собранию обратиться к Государю Императору с всеподданнейшим адресом, прося Его Величество о немедленной отмене повсеместно военного положения и усиленной охраны и скорейшем созыве народных представителей» (216) (в числе поддержавших предложение А. Г. Мягкова был и А. В. Перелешин, но большинство собрания его отклонило). Менее чем через два месяца на другом Чрезвычайном губернском дворянском собрании, состоявшемся 13 марта 1906 года и посвященном выборам от дворянства губернии двух членов Государственного Совета, А. Г. Мягков вновь очень резко выступил, заявив, что «по его мнению, новое учреждение Государственного Совета находится в противоречии с основами манифеста 17 октября и, предоставляя собой привилегии для дворянства в ущерб прочим классам и сословиям, является крайне нежелательным, почему он и полагал бы, что костромское дворянство (...) должно отказаться в данном случае от избрания выборщиков в Совет» (217). Когда подавляющим большинством голосов его предложение было отклонено, А. Г. Мягков заявил, что он отказывается от участия в выборах, и демонстративно покинул собрание (вместе с ним ушли еще 8 человек, в том числе и А. В. Перелешин) (218).
     В 1906-1907 гг. А. Г. Мягков был одним из редакторов костромской кадетской газеты «Костромич» (он редактировал её до мая 1907 года, когда власти закрыли газету). Как писалось выше, благодаря своему браку А.Г. Мягков породнился с одним из самых знаменитых террористов начала XX века – Борисом Викторовичем Савинковым (1875 – 1925 гг.), младшим братом его жены. В то время Б. В. Савинков являлся заместителем руководителя Боевой организации партии эсеров и был организатором ряда громких актов политического террора, среди которых наиболее известны убийства министра внутренних дел В.К. Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, неоднократные попытки покушения на императора Николая II. Не сохранилось сведений о том, приезжал ли Савинков в усадьбу Мягковых и традиционно считается, что он в ней не бывал. Однако такой выдающийся специалист по истории костромского дворянства как А.А. Григоров в беседе с ав-тором этих строк допускал возможность посещения Селища Б.В. Савинковым. Как известно, Савинков был женат на дочери бывавшего в селищенской усадьбе писателя Глеба Успенского, Вере Глебовне. В любом случае, имя этого вышедшего из народнической среды террориста с 1906 года неразрывно связано с обитателями усадьбы Мягковых.
     Более того, А.А. Григоров также рассказывал, что видел в архивном фонде губернского жандармского управления бумагу, которой Костромское управление извещалось, что в усадьбе Мягковых в Селище предполагается появление бежавшего с каторги социалиста Иосифа Пилсудского – в то время одного из руководителей польских террористов, будущего маршала и главы польского государства.
     В конце 1906 года в семье А. Г. и В. В. Мягковых родился перве-нец – дочь Лидия (219). И никто тогда – ни молодые родители, ни бабушка и тетки, и подумать не могли, что через 14 лет Лидия вместе с родителями будет вынуждена навсегда покинуть родину, кото-рую больше никогда не увидит, будет жить в Польше, Чехословакии и умрет во Франции *.
     * В том же 1906 году произошло и пополнение семьи Купреяновых. Кажется, все три сына Н. Н. и М. Г. Купреяновых появились на свет далеко от Костромы, но их единственная дочь – Елизавета – родилась 6 августа 1906 года в Селище. 13 августа в Александро-Антониновской церкви состоялось её крещение. Таинство совершил о. Василий Вознесенский, а восприемниками девочки стали её дядя и бабушка – «проживающие в селе Селищах Костромского уезда дворяне: отставной капитан 2-го ранга А. В. Перелешин и вдова дей-ствительного статского советника Е. К. Мягкова» (220).
     Вернувшийся в Селище после своей демонстративного ухода в июле 1906 года из Государственного Совета А. В. Перелешин волной продолжающейся революционной смуты вскоре был вознесен на один из высших постов в нашей губернии, став исполняющим обязанности губернского предводителя дворянства. Произошло это при следующих обстоятельствах. Как известно, после разгона I Государственной Думы большинство оппозиционных депутатов, собравшись в Выборге, приняли так называемое Выборгское воззвание, содержащее призыв к населению страны к отказу от уплаты налогов и исполнению воинской повинности. Вскоре все подписавшие воззвание были отданы под суд, а депутаты-дворяне по указке властей – исключены из дворянских собраний своих губерний. В конце ноября 1906 года Костромское губернское дворянское собрание по инициативе губернского предводителя дворянства П. В. Щулепникова приняло 9 бывших депутатов-дворян во главе бывшим председателем I Думы С. А. Муромцевым в состав костромского дворянства. Разумеется, это вызвало большой политический скандал *. В конце ноября 1906 года
     * Постановление Костромского дворянского собрания о приеме 9 бывших депутатов Правительственный Сенат отменил своим указом от 4 июня 1907 года.
     П. В. Щулепников был отстранен от должности губернского предводителя дворянства и отдан под суд. В «исправление должности» губернского предводителя вступил А. В. Перелешин, оставивший в связи с этим должность Костромского уездного предводителя (исполнять обязанности последнего стал сын Г. Н. Ратькова – Н. Г. Ратьков) (221). Таким образом, А. В. Перелешин вошел в традиционную тройку первых лиц губернии (губернатор, губернский предводитель и архиерей). 10 февраля 1907 года А.В. Перелешин был избран депутатом II Государственной Думы от Костромской губернии (222), после чего он сложил с себя исполнение обязанностей губернского предводителя. Однако II Думу, начавшую свою работу 20 февраля, по инициативе председателя Совета Министров П. А. Столыпина распустили уже 3 июня 1907 года, и, вернувшись в Кострому, А. В. Перелешин вновь вступил в исправление должности губернского предводителя.
     Смута в стране постепенно стихала, но революционные настроения проявлялись еще долго: в Селище они имели место даже в Алек-сандров день 1907 года. По сообщению газеты «Поволжский вестник», 10 июня 1907 года, в престольный праздник, в село, как и всегда, «стеклось масса гуляющей публики, большей частью люд фабричный». Как отмечалось в газете, «день прошел спокойно, можно было только слышать, что где-либо кампания молодежи пропоет, хотя и не стройно, но громко: «Вставай, поднимайся, рабочий народ» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Но крестьяне, слушая эти песни ежедневно, не обращали внимания» (223).
     Во время событий 1905-1906 гг. Костромская губернская земская управа, одним из членов которой являлся А. В. Перелешин, занима-ла весьма революционную позицию. На средства управы, в частности, в 1906 году было издано вышеупомянутое Выборгское воззва-ние. Когда волны революции стали спадать, губернские власти решили свести счеты с земцами. В начале октября 1907 года был отстранен от должности председателя губернской земской управы И. В. Щулепников – один из лидеров костромской земской оппозиции. В середине октября 1907 года, по-видимому, в знак протеста против смещения И. В. Щулепникова А. В. Перелешин подал губернатору А. П. Веретенникову прошение об отставке с поста губернского предводителя дворянства. 26 октября распоряжением губернатора он – «по болезни» – был уволен от должности (224). В ноябре 1907 года А. В. Перелешин в качестве делегата от Костромского комитета партии кадетов он участвовал в пятом съезде партии в Гельсингфорсе (Хельсинки) (225). В конце ноября 1907 года бывший председатель Костромской губернской земской управы и трое членов управы, в том числе и А. В. Перелешин, были преданы суду по обвинению в распространении «среди населения литературы нелегального содержания». Особое присутствие Московской судебной палаты на своем заседании в Костроме 16 декабря 1907 года фактически признало всех подсудимых невиновными (226).
     Вокруг суда над всем составом бывшей губернской земской управы был поднят большой шум, однако одной из самых пострадавшей от этого дела оказалась А. Г. Перелешина. В конце 1907 года она была арестована и по распоряжению губернатора А. П. Веретенникова на два года выслана в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции. К сожалению, подробности этого дела нам неизвестны, так как в фондах губернского жандармского управления дела о высылке А. Г. Перелешиной не сохранилось, сама Анна Геннадьевна потом писала, что подверглась высылке «за свою близость с революционной молодежью» (227). В истории нашего края этот случай является уникальным: ведь административной высылке подлежала супруга человека, занимающего (или только-только оставившего) должность губернского предводителя дворянства.
     В том же 1907 году на несколько лет из Селища не по своей воле исчез и М. В. Задорин. В 1906 году во время призыва в армию он в волостном правлении в Корякове не снял шапку перед портретом царя. В начале 1907 года Московская судебная палата приговорила его за это к месяцу тюрьмы. Выйдя весной на свободу, М. В. Задорин вернулся в Селище, и поселился у товарища. 1 мая 1907 года под его руководством в Селище произошла стачка сапожников (в советское время, стесняясь того, что большевик Задорин поднял на борьбу за свои права сапожников, её обычно называли забастовкой рабочих). Вскоре он был вновь арестован и сослан на три года в Холмогоры в Архангельскую губернию под гласный надзор полиции (228).
     В начале 1908 года из Селище уехал и А. Г. Мягков: со своей семьей он перебрался в Пермскую губернию, где стал служить заведующим хозяйством Камско-Воткинского горного округа и завода (229).
     В период, наступивший после потрясений 1905-1907 гг. (в советское время его обычно именовали периодом реакции), власти повсеместно принялись за ликвидацию многого из вошедшего в жизнь в эпоху первой русской революции. Одной из жертв этой политики стало посвящение библиотеки-читальни в Селище Н. К. Михайловскому. Нам не удалось выяснить, когда именно и при каких обстоя-тельствах библиотека утратила своё посвящение, но, вероятнее всего, это произошло в 1908 году, в то время, когда А. Г. Перелешина находилась в ссылке, а А. В. Перелешин ушел с поста губернского предводителя дворянства в отставку (борьба за возвращение библиотеке её посвящения Н. К. Михайловскому вновь развернулась через несколько лет, о чем чуть ниже).
     Уйдя со службы, А. В. Перелешин столкнулся с материальными трудностями: за распространение «Выборгского воззвания» он был судом лишен пенсии (230). Чтобы свести концы с концами он занял-ся предпринимательством: вместе с А. Э. Жадовским в 1908 году А. В. Перелешин создал близ Буя древесно-химический завод «Хвоя», на котором из сосновой хвои вырабатывался сосновый экстракт и сосновое масло (231). А. В. Перелешин скончался 8 апреля 1910 года в своем имении, усадьбе Покровское в Буйском уезда, где и был по-гребен (232). Господь уберег А. В. Перелешина от судьбы многих его товарищей по кадетской партии, левых земцев и депутатов пер-вых четырех Государственных Дум, в каком-то ослеплении боров-шихся с «ненавистным самодержавием». В отличие от большинства из них, ставших после 1917 года жертвами большевистского террора или окончивших свои дни в эмиграции на чужбине, он не дожил до «освобождения России». А. Г. Перелешиной было суждено пере-жить своего супруга на 39 лет – она скончалась в Костроме в 1959 году.
     Страшные картины первой русской революции произвели отрезв-ление у наиболее духовно чуткой части русской интеллигенции, следствием чего стал выход в 1909 году знаменитого сборника «Ве-хи», на страницах которого часто упоминалось и имя Н. К. Михай-ловского. На протяжении десятилетий в народнической и либераль-ной литературе это имя обычно произносилось почти с благоговени-ем. В «Вехах» же впервые прозвучал серьезный негативный отзыв о недавнем «властителе дум». Философ Н. А. Бердяев отнес Н. К. Ми-хайловского наряду с Н. Г. Чернышевским, Д. И. Писаревым и П. Л. Лавровым к числу классических «философов интеллигенции», отме-тив, что он «был философом по интересам мысли и по размаху мыс-ли, хотя и без настоящей школы и без настоящих знаний» (233). Н. А. Бердяев дал общую характеристику кумиров русской революци-онной интеллигенции, в том числе и Н. К. Михайловского в сле-дующих строках: «У интеллигенции всегда были свои кружковые, интеллигентские философы и своя направленская философия, ото-рванная от мировых философских традиций. Эта доморощенная и почти сектантская философия удовлетворяла глубокой потребности нашей интеллигенской молодежи иметь «миросозерцание», отве-чающее на все основные вопросы жизни и соединяющее теорию с общественной практикой. Потребность в целостном общественно-философском миросозерцании – основная потребность нашей ин-теллигенции в годы юности, и властителями её дум становились лишь те, которые из общей теории выводили санкцию её освободи-тельных общественных стремлений, её демократических инстинк-тов, её требований справедливости во что бы то ни стало» (234). В другом месте Н. А. Бердяев продолжил: «...интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводи-лось проблеме распределения и равенства, а всё творчество было в загоне, тут её доверие не имело границ. К идеологии же, которая в центре ставит творчество и ценности, она относилась подозритель-но, с заранее составленным волевым решением отвергнуть и изо-бличить. Такое отношение загубило философский талант Н. К. Ми-хайловского...» (235).
     Известно, что в революционных кругах «Вехи» были восприняты как измена всем традиционным идеалам интеллигенции. Мы не зна-ем, как восприняли эту книгу близкие Н. К. Михайловского в Сели-ще, но, скорее всего, их восприятие было таким же.
     Летом 1910 года Костромская губерния, как почти и всё Поволжье, было поражено сильной эпидемией холеры. Холера поразила и Кострому, и многие уезды нашей губернии, в том числе и селения Александро-Антониновского прихода. «В нынешнем году Господь посетил прихожан наших эпидемическою болезнию – азиатскою хо-лерою» (236) – записал о. Василий Вознесенский в «Летописи» за 1910 год. Эпидемия поразила наш край в конце июля, и продержа-лась до начала сентября. Наличного земского медперсонала не хва-тало, и значительная часть населения пораженных районов оказа-лась лишена какой-либо врачебной помощи. Костромское уездное земство вынуждено было спешно открывать временные холерные бараки, и призвало на помощь немногочисленным земским врачам всех имеющих медицинский опыт. С первых дней прихода холеры недавно вернувшаяся из ссылки А. Г. Перелешина в качестве сестры милосердия мужественно приняла участие в борьбе с эпидемией в Селище и окрестных деревнях. В целом по губернии холера унесла жизни 1773 человек, из них 812 – в Костромском уезде (237). В Александро-Антониновском приходе в июле-августе 1910 года от эпидемии умерло 18 человек (238), в том, что это число не стало больше, безусловно, есть заслуга и А. Г. Перелешиной.
     Вернувшись в Селище из ссылки, А. Г. Перелешина, столкнулась с тем, что открытая ею в 1905 году библиотека-читальня лишилась своего посвящения Н. К. Михайловскому. Естественно, что она не могла смириться с этим и начала бороться за возвращение библио-теке имени своего дяди. Однако то, что А. Г. Перелешиной – супруге Костромского уездного предводителя дворянства – удалось добиться в революционной ситуации 1905 года, спустя пять лет оказалось де-лом несравненно более трудным. Столкнувшись с упорным сопро-тивлением губернских властей, Анна Геннадьевна решила вывести селищенскую библиотеку из ведения Костромского уездного коми-тета попечительства о народной трезвости и передать её Костром-скому обществу образования, также занимавшемуся открытием на-родных библиотек. В начале 1911 года А. Г. Перелешина обратилась в это общество, одним из основателей которого в 1907 году был А. В. Перелешин, предложив ему «воспользоваться тем помещением и теми книгами, которые были в её распоряжении, для предложенной несколько времени тому назад к открытию, но по административ-ным соображениям не открытой библиотеке-читальне в с. Селище в память Н. К. Михайловского (239). Однако, несмотря на поддержку общества образования, власти вновь не разрешили вернуть библио-теке имени знаменитого публициста.
     9 октября 1911 года библиотека-читальня в Селище, перешедшая в ведение Костромского общества образования, была вновь открыта без её посвящения памяти Н. К. Михайловскому. В этот воскресный день после богослужения в Александро-Антониновской церкви в библиотеке-читальне о. Василий Вознесенский вместе с церковным хором отслужил молебен с провозглашением многолетия «устроите-лям и ревнителям народного просвещения», а затем – панихиду по А. В. Перелешину. После панихиды о. Василий произнес слово о значении библиотеки для местных жителей и об одном из создате-лей библиотеки, покойном А. В. Перелешине. По сообщению кост-ромской газеты, отец настоятель «рекомендовал слушателям запи-сать имя его в поминальник за упокой, а за его супругу (А. Г. Пере-лешину – Н. З.) молиться за здравие» (240). Официально обновлен-ную библиотеку-читальню открыл председатель Костромского об-щества образования Б. Н. Клириков. С большой речью, посвященной памяти А. В. Перелешина, к собравшимся обратился Н. А. Огород-ников – присяжный поверенный, лидер костромских кадетов, быв-ший депутат I Государственной Думы, подписавший при разгоне её пресловутое Выборгское воззвание. В своей речи Н. А. Огородни-ков, в частности, сказал: «По своим убеждениям Александр Василь-евич был кадет. Он не был вождем, но всегда был в первых рядах. С ним приятно было работать, так как он делал всегда хорошее чест-ное дело. Когда Александр Васильевич был избран в Государствен-ный Совет, оратору, как члену первой Государственной Думы, часто приходилось видеть его худое бледное лицо в заседаниях Государ-ственной Думы и именно в такие моменты, когда всего сильнее обо-стрялась борьба. Всем своим существом покойный был на стороне народа в этой напряженной борьбе. После роспуска первой Государ-ственной Думы Александр Васильевич один из четверых членов Го-сударственного Совета в виде протеста сложил с себя звание члена Совета. Он не мог помириться с неожиданным роспуском первой Думы, Думы народных надежд. Затем его избрали депутатом 2-й Го-сударственной Думы. Это было счастьем и гордостью Александра Васильевича, но в тоже время это избрание было как бы сигналом, по которому посыпались на голову покойного разного рода беды (...). Великая честь, если над могилой скажут «то был человек». Но здесь приходится сказать, что А. В. Перелешин был человеком кри-стальной чистоты и закончить, исповедуя: блажены чистые сердцем, они назовутся лучшими сынами народа, и память о них пребудет во-веки» (241). Последним выступил член правления общества образо-вания В. В. Аристов. Обращаясь к присутствующим членам Совета библиотеки – председателю Костромской губернской земской упра-вы Б. Н. Зузину *, Е. К. Мягковой и А. Г. Перелешиной, он сказал: «Вы, Борис Николаевич, Елизавета Константиновна и Анна Ген-надьевна, постарайтесь, чтобы выбор книг давал интерес, чтобы он отвечал потребностям населения и книга не отпугивала простых чи-тателей; необходимо, чтобы книга давала полезные знания; чтобы газеты были здесь честные, непродажного направления; чтобы при выходе отсюда у народа складывались новые песни, не те печаль-ные, которые он поет теперь» (242).
     * Борис Николаевич Зузин (1868 – после 1917 гг.) связывало с вла-дельцами усадьбы Мягковых в Селище родство: он был женат на се-стре Н. Н. Купреянова (старшего), Елизавете Николаевне Купреяно-вой.
     В последующие годы библиотеку содержали общество образования, и уездное земство, а А. Г. Перелешина по-прежнему работала в ней заведующей. Нам не удалось точно установить, когда библиотеке было возвращено её посвящение Н. К. Михайловскому *, но, веро-ятнее всего, это произошло в начале 1914 года, когда либеральная общественность отмечала 10-летие со дня смерти
     * В январе 1912 года правление Костромского общества образования особо постановило, чтобы библиотеке-читальне в Селище «было присвоено имя Н. К. Михайловского, когда это станет возможным» (243).
     своего недавнего кумира. Масштаб чествования памяти «властителя дум» в печати был настолько широк, что костромские власти, по-видимому, сочли неудобным возражать против возвращения биб-лиотеке имени знаменитого земляка (к тому же былая оппозицион-ность Н. К. Михайловского в новых условиях уже не казалась такой опасной). Правда, как мы увидим ниже, имя Н. К. Михайловского многострадальной библиотеке и в этот раз довелось носить только несколько лет.
     В начале XX века в Селище часто приезжала старшая дочь Мяг-ковых – Мария Геннадьевна Мягкова (1866 – 1941 гг.). В начале 90-х годов XIX века Мария Геннадьевна, окончившая Петербургскую консерваторию по классу пения, вышла замуж за представителя ста-ринного костромского дворянского рода Николая Николаевича Ку-преянова (1861 – 1925 гг.). Выпускник юридического факультета Петербургского университета Н. Н. Купреянов большую часть своей службы был связан с той частью Польши, которая входила в состав Российской империи (в разные годы он неоднократно приезжал в Селище). К началу I Мировой войны Н.Н. Купреянов стал губерна-тором Сувалкской губернии. Семья Купреяновых довольно сильно отличалась от семьи Перелешиных. Мария Геннадьевна была очень религиозна и когда жила в Селище постоянно посещала богослуже-ния в Александро-Антониновской церкви. С начала XX века с Се-лищем неразрывно связана судьба сына Николая Николаевича и Ма-рии Геннадьевны Купреяновых – Николая Николаевича Купреянова (1894 – 1933 гг.), талантливого художника, запечатлевшего Селище и селищенскую усадьбу во многих десятках своих работ. Н. Н. Ку-преянов родился 4 июля 1894 года в г. Влоцлавске (ныне г. Влоцла-век в Польше), где служил тогда его отец. До восьми лет он жил в Варшаве, а затем – в Петербурге. С раннего детства будущий ху-дожник каждое лето проводил в Селище, которое очень любил. Окончив в 1912 году Тенишевское училище, Н. Н. Купреянов пошел по стопам отца, и поступил на юридический факультет Петербург-ского университета. Однако художественная натура брала своё и од-новременно с университетом он тогда же поступил в частную худо-жественную студию Д. Н. Кардовского. В молодости Н. Н. Купрея-нов был очень религиозен и часто посещал богослужения в обоих селищенских храмах. В декабре 1915 года в своем письме поэту А.А. Блоку он вспоминал: «Я был воспитан в духе весьма православном и с малых лет полюбил церковь. Она давала много переживаний рели-гиозных и эстетических одновременно, и те и другие счастливым образом не противоречили друг другу. (...) Проводя лето всегда в де-ревне (имеется в виду Селище – Н.З.), много и далеко ходил, рисо-вал и был чуток к природе. И в то же время воспринимал её всегда под каким-то «церковным» углом зрения. Я любил (и теперь люблю) разные ирмосы и акафисты, и они всегда как-то звучали в душе, да-же когда о них не думал. Увлекался Нестеровым и Лесковым, отчас-ти Печерским, потом Рерихом. (...) Было одно лето, что все проездил по монастырям, рисовал старинную архитектуру, много имел дела со старообрядцами. Научился любить старые иконы. Большое влия-ние имела на меня одна наша девица, крестьянка (...), ходившая то в Соловки, то в Киево-Печерскую Лавру. Она тоже водила дружбу со староверами (она и свела меня с ними). Она часто у нас в девичьей читала мне Патерик, и мне были близки и понятны её переживания» (244).
     С детских лет Н. Н. Купреянов наблюдал жизнь родных в отцовской и материнской семьях, столь непохожих друг на друга. Позднее он вспоминал: «В материнской семьей идеи народничества окрашивали собой всё, до мелочей быта включительно, вплоть до языка. Эпитет «студенческий» в семе отцовской означал – «неблагонадежный». В материнской – это был синоним возвышенного и благородного» (245). Н. Н. Купреянов отмечал своеобразие столь любимого им старого дома в Селище, вся «атмосфера» которого определялась личностью Н. К. Михайловского. «Атмосфера эта, – вспоминал он, – сохранялась и после его смерти» (246). «Средоточием» её для Н. Н. Купреянова являлась его тетка, А. Г. Перелешина, о которой худож-ник писал: «Она была верной ученицей своего дяди, в ранней моло-дости ходила в народ, работала на холерной эпидемии, устроила в имении библиотеку и больницу для крестьян, и в 1907-1910 гг. под-верглась административной высылке. Она строила жизнь, подчиня-ясь идеям, и готова была ради них нарушать приличия» (247). В начале XX века, когда в краткий период, оставшийся до рево-люции, образованное русское общество открыло для себя красоту старинной русской церковной архитектуры и иконописи, красоту строений эпохи классицизма, об одном из двух храмов Селища – храме Василия Блаженного, гармонично сочетавшего монументальность и изящество, не раз писал известный искусствовед Г.К. Лукомский. В одной из самых лучших книг о Ко-строме, вышедшей в Петербурге в 1913 году, он писал: «Часовня* в стиле Empire в Селище – очень красивый храм крестового плана классических форм, украшенный портиком четырьмя дорическими колоннами, и покрытый куполом» (248). Последняя глава книги («Заключение») была иллюстрирована художественными * Г. К. Лукомский ошибочно принял небольшой храм Василия Бла-женного за часовню.
     заставками, не трех из которых Г. К. Лукомский с разных точек за-печатлел Святые (восточные) ворота ограды Александро-Антониновской церкви (249).
     Летом 1914 года Н. Н. Купреянов перевез в Селище из родовой усадьбы Купреяновых Патино в Солигаличском уезде фамильную библиотеку. Эту библиотеку еще в начале XIX веке начал собирать его прадед А. Я. Купреянов (1786 – 1860 гг.) – военный моряк, капи-тан II ранга, примыкавший к известному кружку «Беседа любителей русской словесности», созданному адмиралом А. С. Шишковым и поэтом Г. Р. Державиным (250). Тем самым, Н. Н. Купреянов спас значительную часть библиотеки *(безусловно, что, оставшись в Па-тине, она, скорее всего, погибла в годы революции).
     * Часть фамильной библиотеки Купреяновых ныне находится в фонде редких изданий областной научной библиотеки им. Н. К. Крупской (251).
     После прогремевших, как грозное предостережение, бурь первой русской революции, Россия пережила продолжавшийся, правда, не-долго, период подъёма и обновления во многих сферах жизни. Об-новление коснулось и Александро-Антониновской церкви, в кото-рой всё предшествующее революции 1917 года десятилетие почти непрерывно велись работы по украшению храма (по их размаху се-лищенская церковь в предреволюционный период, кажется, не име-ла себе равных в Костроме и уезде).
     В 1906 году на пожертвования для храма была приобретена, напи-санная на Афоне икона Божией Матери «Скоропослушница» *, для которой изготовили особый киот (252).
     * До сих пор эта икона – одна из наиболее почитаемых в Александ-ро-Антониновской церкви.
     В 1908 году взамен прежнего, изготовленного в 80-е годы XVIII ве-ка, в храме установили новый большой четырехярусный иконостас, в чьих двух верхних ярусах поместили вновь написанные иконы. В 1909-1910 гг. иконостас был позолочен, а в 1910 году позолота укра-сила ризы на всех иконах первого и второго ярусов (в том числе и на престольном образе святых мучеников Александра и Антонины) (253). В 1909 году были расписаны живописью стены теплого храма (остававшиеся не расписанными с конца 70-х годов XIX века), а в летнем храме повешено большое изящное паникадило на шестьдесят свечей (оно и поныне украшает бывший холодный храм). В том же году заблистали червонным золотом четыре венчающие храм креста – на колокольне, центральной главе и двух главках приделов. 15 ав-густа 1909 года, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, при большом стечении народа их торжественно освятили и водрузили на свои места (254). Значительная часть работ по обновлению и укра-шению храма была произведена на средства старосты Г.И. Скрып-кина.
     * Г.И. Скрипкин скончался в 1910 году и взамен его церковным ста-ростой был избран селищенский крестьянин Николай Дмитриевич Бодрин, остававшийся на этой должности вплоть до революции 1917 года (255).
     В 1910 году в летнем Александро-Антониновском храме пол вы-ложили новыми красивыми плитками (они служат и поныне), и в то-гда же в теплом храме повесили сохранившееся до наших дней большое позолоченное паникадило на 53 свечи (256). Большие рабо-ты были произведены в церкви в 1913 году, последнем довоенном году старой России, когда произошло расширение алтарных частей обоих придельных храмов – Ильинского и Георгиевского (257) (ав-тором проекта перестройки являлся костромской архитектор Н. И. Горлицын).
     1 ноября 1911 года скончался давний жертвователь и украситель Александро-Антониновского храма Г. Н. Ратьков *. Отпевание бывшего председателя Костромской уездной земской управы, Кост-ромского уездного и губернского предводителя дворянства состоя-лось 4 ноября 1911 года в Александро-Антониновской церкви, после чего останки усопшего были преданы земле на приходском кладби-ще (258) **.
     * Незадолго до кончины Г. Н. Ратьков продал свою усадьбу в Сели-ще статскому советнику Н. И. Козлову, владевшему ею до 1918 года.
     ** Могила Г. Н. Ратькова до нашего времени не сохранилась.
     В январе 1912 года второй священник Александро-Антониновского храма о. Всеволод Попов, служивший в Селище с 1907 года, был переведен настоятелем Покровской церкви, что не реке Кубани (в Костромском уезде). На его место заступил священник о. Иоанн Гарский (1869 – 1935 гг.), до того служивший во Введенской церкви в с. Ряполове Костромского уезда (259). Отец Иоанн родился в с. Широково в Ветлужском уезде в семье священника, в 1892 году он окончил Костромскую духовную семинарию. 12 февраля 1893 года состоялось его рукоположение во священника Богородицкой церкви в с. Озарникове Чухломского уезда. В 1904 году о. Иоанн был переведен в Никольскую церковь в с. Верховье Солигаличского уезда, а в 1908 году – во Введенскую церковь с. Ряполова Костромского уезда. В Селище наряду с обязанностями второго священника вплоть до революции он также служил законоучителем в Коряковском земском училище (260). В Александро-Антониновской церкви о. Иоанн Гарский прослужил свыше двадца-ти лет, в 1934 году став её настоятелем.
     В начале 10-х годов XX века Россия отпраздновала целый ряд важных исторических юбилеев. Все эти юбилеи отмечались и в Александро-Антониновском приходе. В 1911 году широко отмеча-лось 50-летие отмены крепостного права. 20 февраля 1911 года в во-лостном правлении в Корякове причт Александро-Антониновского храма во главе с о. Василием Вознесенским совершил молебен пред иконой святого благоверного великого князя Александра Невского (Ангела императора Александра II), и отслужил панихиду по убито-му царю-освободителю (261). В 1912 году праздновалось 100-летие Отечественной войны 1812 года. 26 августа 1912 года, в день Боро-динского сражения, и 11 октября, в день ухода Наполеона из Моск-вы, в Александро-Антониновской церкви были совершены торжест-венные богослужения и молебны (262). В 1913 году в Александро-Антониновском храме, как и во всей Костроме, отмечалось 300-летие царствования Дома Романовых. 21 февраля 1913 года, в день избрания Земским собором российским государем Михаила Феодо-ровича Романова, о. Василий Вознесенский после Божественной ли-тургии отслужил в честь этого исторического события благодарст-венный молебен (263). 19 мая 1913 года, в воскресенье, в день, когда в Кострому по Волге должна была прибыть царская флотилия, сле-дующая путем ополчения Минина и Пожарского из Нижнего Новго-рода до Ярославля, рано утром многолюдный крестный ход с ико-нами проследовал из храма на берег Волги. Ровно в 9 часов утра го-ловной пароход флотилии «Межень», на котором находилась вся царская семья во главе с императором Николаем II, вступил в черту города. В ту же минуту артиллерийская батарея, находившаяся близ села Городище, дала первый залп артиллерийского салюта. Одно-временно начался торжественный перезвон всех церквей Костромы. В общий перезвон влился и звон колоколов Александро-Антониновского храма. Когда «Межень», направлявшийся к специ-альной пристани на Стрелке возле Ипатиевского монастыря, порав-нялся с Селищем, о. Василий Вознесенский осенил его крестом (264).
     Вечером 20 мая от Стрелки напротив Селища царская флотилия во главе с «Меженью» отправилась из Костромы вверх по Волге – к Ярославлю. В момент отправления флотилии ударили в большой колокол в Ипатии, и тотчас начался торжественный перезвон всех костромских храмов, в том числе и Александро-Антониновской церкви. Множество селищенцев с берега Волги наблюдало в сгу-щающейся темноте длинную линию горящих пароходных огоньков, вытягивающихся вверх по течению реки...
     10 июня 1914 года в Селище прошел престольный праздник – Александров день. Как и всегда, в село приехало множество гостей из окрестных деревень, из города. После торжественной Божествен-ной литургии, совершенной о. Василием Вознесенским, в Селище состоялось традиционное народное гулянье, хотя костромская газета и отметила, что в этот раз оно носило «скромный» характер (265). И никто из селищенцев, конечно, не знал, что празднуемый ими Алек-сандров день – последний в их мирной, довоенной и дореволюцион-ной жизни.
     Через пять дней, 15 июня 1914 года, в далеком боснийском Сараеве прогремели роковые выстрелы, унесшие жизнь наследника авст-рийского престола, эрц-герцога Франца-Фердинанда. Через месяц после них Европа превратилась в невиданное по масштабам поле битвы.
     24 июня в жизни Александро-Антониновского прихода состоялось важное событие: в этот день в д. Дербино о. Василий Вознесенский с другими членами причта совершил освящение «новоустроенной» деревянной часовни (266).
     Лето 1914 года выдалось необычайно жарким и сухим. Вокруг Костромы горели леса и торфяные болота, застилая горизонты гус-тым черным дымом... В июне-июле 1914 года в связи с сильной за-сухой и бездождьем причт Александро-Антониновской церкви не-однократно – и в храме, и в селениях прихода – совершал молебны о ниспослании дождя (267). Однако дождей всё не было и не было. Незадолго же до Ильина дня – престольного праздника Александро-Антониновской церкви – над Россией разразилась небывалая, неви-данная еще в мировой истории гроза...
     Очевидец так описывает день фактического начала I Мировой войны в костромских селах и деревнях – 18 июля 1914 года, когда в России началась всеобщая мобилизация: «Был жаркий летний день, все были в поле, а в деревне никого почти не было кроме ребят, когда на пыльной деревенской улице появился рассыльный из волостного правления и, стуча палкой под окнами, начал созывать сход. (...) Через несколько часов после появления рассыльного на полях не оставалось уже никого – начались сборы запасных, приготовление лошадей на сборные пункты. А через три дня мобилизованных уже сажали в вагоны» (268). То же самое происходило в этот день в Се-лище и в окрестных приходских деревнях. 19 июля 1914 года, в день преподобного Серафима Саровского, Германия объявила России войну. 20 июля в разгар мобилизации Селище отмечало престоль-ный праздник – Ильин день. Храм в этот день был переполнен мо-билизованными и провожающими их близкими. Через несколько дней, перед богослужением, о. Василий Вознесенский зачитал при-хожанам Высочайший манифест об объявлении Германией войны нашей стране. Под плач матерей, жен и детей местные мужики по-кидали родные места, многие из них – навсегда. В числе ушедших на фронт из Селища в первые дни войны находился и молодой кре-стьянин Иван Иванович Костин (1890 – 1971 гг.) – будущий много-летний настоятель Александро-Антониновского храма протоиерей Иоанн Костин (в монашестве – игумен Игнатий) (269). По свиде-тельству о. Василия Вознесенского, молодые прихожане уходили в армию «с охотою и усердием» и среди них «почти не слышно было никакого ропота и никакого озлобления» (270). Как известно, одно-временно с началом мобилизации повсеместно была запрещена тор-говля алкогольными напитками *. Отец Василий отметил в «Лето-писи», что этот запрет оказал на прихожан «самое благоприятное воздействие в религиозно-нравственном отношении» (271). На фронт был мобилизован и
     * Хотя, как известно, этот запрет в годы I Мировой войны положил начало массового самогоноварения.
     большевик М. В. Задорин. Когда началась война, он принял участие в организации антивоенного митинга в лесу под Костромой. Вскоре его арестовали, и после трехмесячного тюремного заключения Задо-рин был призван в действующую армию (в советское время о том, что будущий председатель Губчека участвовал в «империалистиче-ской» войне упоминали весьма неохотно) (272).
     Уже в первые месяцы войны в тыловые губернии, в том числе и в Кострому, с фронта хлынули потоки раненых. Повсюду открывались госпитали и лазареты. Медицинского персонала не хватало, по ли-нии общества Красного Креста началась ускоренная подготовка сес-тер милосердия – и для фронта и для тыловых госпиталей. Имевшая большой медицинский опыт А. Г. Перелешина в это время поступи-ла так, как только и мог поступить человек с её убеждениями. По воспоминаниям старожилов, уже в 1914 году Анна Геннадьевна по-шла работать сестрой милосердия в один из костромских лазаретов. В первый период войны выдающийся историк нашего края В. И. Смирнов (1882 – 1941 гг.), анализируя на основе сообщений коррес-пондентов Костромского научного общества по изучению местного края отношение крестьянства Костромской губернии к разразившей-ся войне, отмечал: «В народе нашем таится еще громадный запас ре-лигиозного чувства. И война, несомненно, вызвала особый прилив его. Война «возродила душу и приблизила её к Богу», как выразился один корреспондент-священник. Усердно, как никогда раньше, по-сещаются храмы, «видна в народе горячая молитва к Богу», «более стали усердствовать Богу и делать милосердия» – так свидетельст-вует не только духовенство, но и крестьяне и учителя. «Переполне-ны храмы Божии народом, и молят Бога о победе нашим войскам» (...). «Все население живет войной, – пишет священник, – никакого другого разговора и не слыхать, как только о войне. Горячо молятся Богу, чтобы он даровал нашему доблестному воинству победу, а ко-гда служишь панихиду по православных убиенных воинах, то горя-чие слезы ручьями льются на лицах прихожан. Подаются просфоры о здравии православных воинов и о упокоении убиенных» (273). Не-сомненно, что то же самое происходило в первый период войны и в Александро-Антониновском приходе.
     Несмотря на начало войны в Александро-Антониновской церкви продолжалась перестройка Георгиевского и Ильинского придельных храмов. Освящение Георгиевского придела состоялось 30 ноября 1914 года. Накануне в Александро-Антониновскую церковь из ка-федрального собора была принесена Феодоровская икона Божией Матери. Освящение придельного храма совершил благочинный, священник Христорождественской церкви с. Татьянина о. Павел Акатов в сослужении с оо. Василием Вознесенским и Иоанном Гар-ским. После Божественной Литургии и молебна было провозглаше-но многолетие государю императору и верховному главнокоман-дующему великому князю Николаю Николаевичу (274). Менее чем через два месяца, 18 января 1915 года, произошло освящение и Иль-инского придельного храма, совершенное благочинным о. Павлом Акатовым в сослужении причта и священника Тихоновской церкви с. Сойкина о. Иоанна Яблокова (275).
     Весной и летом 1915 года русская армия, испытывавшая острую нужду в вооружении и боеприпасах, в первую очередь – в снарядах, вынуждена была под натиском немцев отступать. Из западных рай-онов во внутренние губернии России устремился поток беженцев. В 1915 году в окрестности Костромы из Риги, которой угрожали нем-цы, был эвакуирован Рижский механический завод наследниц Л. Ф. Пло. Завод разместился на окраине Селища, на базе существовавше-го здесь небольшого механического и чугунолитейного завода Н. В. Зотова (276). В это время в Селище поселилось немало приехавших из Риги латышей. 30 октября 1915 года двое латышей-лютеран при совершении особого чина в Александро-Антониновском храме пе-решли в православие (277) *. В октябре 1915 года завод Пло
     * По свидетельству старожилов, одним из этих латышей был слесарь завода Пло Фридрих Сталлит (1890 – 1972 гг.), после перехода в православие ставший Павлом Христиановичем. Ф. Сталлит принял православие по настоянию родителей своей невесты – русской де-вушки из Селища М. И. Корюкиной (1896 – 1989 гг.). Вскоре в Александро-Антониновской церкви состоялось венчание молодых. Когда после революции Латвия стала независимой, большинство ла-тышей вернулось на родину, но некоторые, в том числе и П. Х. Сталлит, остались в Селище.
     выпустил первую продукцию (в это время на нем в основном вы-пускалась колючая проволока). С этого года завод Пло, позднее – «Рабочий металлист» (ныне – «Экско»), вошел в историю Селища.
     По свидетельству родных, по-видимому, в 1915 году на Юго-Западном фронте в плен к австрийцам попал Иван Иванович Костин. Вплоть до 1918 года будущий настоятель Александро-Антониновского храма находился в лагере для военнопленных в Ав-стро-Венгрии. Летом 1915 года во время наступления германских войск на Западном фронте была занята и Сувалкская губерния. В на-чале сентября её бывший губернатор Н.Н. Купреянов прибыл в Ко-строму, и какое-то время прожил в Селище, позднее он еще не-сколько раз приезжал сюда (278).
     Священник Василий Вознесенский отмечал в «Летописи» за 1915 год: «Родители, жены усердно поминают о здравии своих детей и мужей, почасту подают просфоры на Литургии, из которых священ-ники вынимают часть о здравии воинов, а также и умерших. О здра-вии воинов, находящихся на военных действиях, в сражениях с вра-гом, просят духовенство служить молебны Спасителю, Божией Ма-тери, Николаю Чудотворцу, великомученику Георгию и другим свя-тым угодникам» (279). Отец Василий производил в храме сбор средств для помощи раненым; «Летопись» говорит, что прихожане «усердно» жертвовали деньги для «больных и раненых воинов» (280). Как и в период первой русской революции, во время войны в приходе существенно возросло число исповедывавшихся и прича-щавшихся. Если в 1913 году в Александро-Антониновском храме исповедалось и причастилось 2493 человека (281), то в 1914-м – 2722 (282), в 1915-м – 2788 (283), в 1916-м – 1952 (284), в 1917-м – 2554 (285).
     Летом 1914-го, 1915-го и 1916 годов в Селище по-прежнему при-носились главные святыни нашего края – Феодоровская и Игрицкая Смоленская иконы Божией Матери (причем второй образ по тради-ции носили и по всем селениям прихода). В тяжелое военное время иконы Божией Матери встречало особенно много народа, люди с надеждой молились пред ликом Заступницы и Царицы Небесной...
     По многочисленным свидетельствам известно, что в начале войны большинство людей полагало, что она будет недолгой, однако неви-данное в мировой истории противоборство враждующих держав пробрело затяжной характер. У нас нет данных о том, сколько уро-женцев Александро-Антониновского прихода сложило свои головы на фронтах этой великой войны, но о том, как влияла война на демо-графическую ситуацию в приходе наглядно говорят приводимые в «Летописи» статистические данные. Если в мирном 1913 году в Александро-Антониновской церкви обвенчалось 47 супружеских пар (286), то в полумирном-полувоенном 1914-м – уже 34 пары (287), в 1915-м – 11 пар (288), в 1916-м – 13 пар (289), в 1917-м – 19 пар (290). Соответственно падала и рождаемость. Если в 1913 году в храме было крещено 180 младенцев (291), а в 1914-м – даже 197 (292), то в 1915-м – уже 157 (293), в 1916-м – 121 (294) (за 1917 год сведений нет). Зато, как ни странно на первый взгляд, во время вой-ны сократилась и смертность, словно, ожидание возвращения с фронта близких людей придавало старикам жизненные силы. Если в 1913 году в приходе умерло, и было отпето в храме 128 человек (295), то в 1914-м – 77 (296), в 1915-м – 93 (297), в 1916-м – 89 (298) (за 1917 год сведений нет).
     Во время войны венчания многих супружеских пар в храме про-исходили накануне ухода молодых мужей на фронт. 12 февраля 1916 года в Александро-Антониновской церкви состоялось венчание Н.Н. Купреянова (в то время студента Петроградского университета) и его невесты Натальи Сергеевны Изнар (1893 – 1967 гг.). Молодых сочетал браком о. Василий Вознесенский. В числе поручителей (свидетелей) жениха на бракосочетании присутствовали два его дя-ди: А.Г. Мягков (приехавший по такому случаю из Волынской гу-бернии) и Георгий Николаевич Купреянов. В роли поручителей не-весты выступили – Борис Николаевич Зузин, председатель Костром-ской губернской земской управы и бывший депутат IV Государст-венной Думы, и другой дядя жениха – статский советник Сергей Николаевич Купреянов (299). На венчании – по-видимому, послед-нем в стенах этого храма, связанном с родом Мягковых и Купреяно-вых – разумеется, присутствовали бабушка, отец, мать и тетка жени-ха: Е. К. Мягкова, Н. Н. Купреянов, М. Г. Купреянова и А. Г. Пере-лешина.
     Вскоре после венчания Н. Н. Купреянов был призван в действую-щую армию. Будучи вольноопределяющимся, он попал в артилле-рию и участвовал в боях на Юго-Западном фронте на Волыни и в Галиции.
     Через несколько месяцев, 1 июля 1916 года, в Селище скончалась старшая в роду Мягковых, владелица усадьбы, Елизавета Констан-тиновна Мягкова. Перед кончиной младшая сестра Н.К. Михайлов-ского исповедалась и причастилась у о. Василия Вознесенского (300). Отпевание Е. К. Мягковой состоялось в воскресенье, 3 июля, в Александро-Антониновской церкви, и в тот же день её погребли в фамильной усыпальнице в подклете храма Василия Блаженного, ря-дом с её мужем (301). Господь не дал дожить сестре одного из идей-ных вождей народничества до произошедшего через полгода торже-ства исповедуемых ими идеалов. По крайней мере, Елизавета Кон-стантиновна «успела» умереть в России, и была похоронена в род-ной земле.


166 Список населенных мест Костромской губернии (по сведениям 1907 года). Кострома, 1907, с. 178.
167 Там же.
168 Краткие статистические сведения о церквях Костромской епар-хии. Справочная книга. Кострома, 1911, с. 30.
169 Зимин М. М. Из жизни костромских сапожников, с. 2.
170 Справочная книжка по Костромской губернии и календарь на 1915 год. Кострома, 1915, с. XLVI.
171 Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).// Архив автора; далее – Ватолина Е. А. Воспоминания (рукопись).
172 Беленогова А. Наше село Селище.// СП. 21.10.1995.
173 ГАКО, ф. 56, оп. 1, д. 156, л. 60.
174 Панихида.// Костромской листок. 21.03.1903 г.
175 Там же, л. 58 об – 61.
176 Цит. по: Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь. Т. 4 (М – П), М., 1999, с. 105.
177 Н.К. Михайловский (некролог).// Костромской листок. 30.01.1904 г.
178 Гессен И. В. В двух веках. Жизненный отчет.// Архив русской революции. Т. 21-22, М., 1993, с. 43.
179 Рязановский Ф.А. Писатели-костромичи. Н.К. Михайловский.// СП. 25.09.1927 г.
180 М.Н. Михайловский (некролог).// Костромской листок. 1.09.1904 г.; ГАКО, ф. 56, оп. 1, д. 156, л. 148 об. – 149.
181 Церковно-приходская летопись, л. 83.
182 Там же.
183 Задорин М. По заданию партии.// СП. 25.09.1955.
184 Церковно-приходская летопись, л. 89.
185 ГАКО, ф. Р-864, оп. 1, д. 1285, л. 26.
186 Офицерский состав 2-й эскадры Тихого океана.// Новиков-Прибой А. Цусима. Т. 1, М., 1993, с. 331.
187 Бедов П. И. В союзники взяли историю. Кострома, 1993, с. 46– 50.
188 Краткое жизнеописание А. Г. Мягкова (рукопись).
189 ГАКО, ф. Р-2301, оп. 7, д. 20, л. 78.
190 Гайдебуров П. П. Литературное наследие, с. 175.
191 Революционное движение в 1905-1907 гг. в Костромской губер-нии, с. 139 – 140.
192 Церковно-приходская летопись, л. 83.
193 Там же, л. 86.
194 Там же, л. 88 об.
195 Там же, л. 90.
196 Местная хроника.// Костромской листок. 29.02.1904.
197 ГАКО, ф. 174, оп. 1, д. 66, л. 4 об.
198 Там же, л. 27.
199 Там же, л. 45.
200 Там же, л. 49.
201 Церковно-приходская летопись, л. 85.
202 ГАКО, ф. Р-2301, оп. 7, д. 20, л. 78.
203 Беляшина Е. К. Из истории Заволжского района. Кострома, с. 19.
204 Церковно-приходская летопись, л. 85.
205 Там же.
206 ГАКО, ф. 174, оп. 1, д. 118, л. 376 об. – 380.
207 Там же, л. 380.
208 Церковно-приходская летопись, л. 85.
209 Краткие статистические сведения о приходских церквях Кост-ромской епархии. Справочная книга. Кострома, 1911, с. 30.
210 Церковно-приходская летопись, л. 103 об.
211 Революционное движение в 1905-1907 гг. в Костромской губер-нии, с. 156.
212 Боханов А. Н. Император Николай II. 3-е изд. М., 2004, с. 246.
213 Местная хроника.// Поволжский вестник. 28.03.1906.
214 Купреянов Н.Я. Селище.// Памятники Отечества. 1991 г., № 1 (23), с. 122 (далее – Купреянов Н. Я. Селище).
215 Григоров А. А. генеалогические заметки и материалы.// Лето-пись историко-родословного общества в Москве. Вып. 1 (45). М., 1992, с. 31 (далее – Григоров А. А. Генеалогические заметки и материалы).
216 Отчет Костромского губернского предводителя дворянства за 1906 год. Кострома, 1907, с. 79-80.
217 Там же, с. 85.
218 Там же, с. 85-86.
219 Григоров А. А. Генеалогические заметки и материалы, с. 31.
220 ГАКО, ф. 56, оп. 1, д. 156, л. 276 об. – 277.
221 Отчет Костромского губернского предводителя дворянства за 1906 год. Кострома, 1907, с. 76.
222 А.В. Перелешин (некролог).// Поволжский вестник. 11.04.1910 г.
223 С. Селище, Коряковской вол.// Поволжский вестник. 19. 06.1907.
224 Костромская жизнь.//Поволжский вестник. 16.10.1907; Уволь-нение.// Поволжский вестник. 31.10.1907.
225 Костромская жизнь.// Поволжский вестник. 3.11.1907.
226 Судебная палата.// Поволжский вестник. 19.12.1907.
227 В памяти народа. Очерки о революционерах. Ярославль, 1988, с. 75.
228 ГАКО, ф. Р-2301, оп. 7, д. 20, л. 78.
229 Краткое жизнеописание А. Г. Мягкова (рукопись).
230 ГАКО, ф. Р-2301, оп. 7, д. 20, л. 78.
231 Дюбюк Е. Леса, лесное хозяйство и лесная промышленность Костромской губернии.// Труды Костромского научного обще-ства по изучению местного края. Вып. 10, Кострома, 1918, с. 138 – 139.
232 А. В. Перелешин (некролог).// Поволжский вестник. 11.04.1910.
233 Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда.// Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909, ре-принт: М., 1990, с. 5.
234 Там же.
235 Там же, с. 3.
236 Церковно-приходская летопись, л. 95.
237 Справочная книжка по Костромской губернии и календарь на 1911 год. Кострома, 1910, с. 312.
238 Церковно-приходская летопись, л. 95.
239 Костромское общество образования. Отчет о деятельности об-щества с 13 ноября 1907 года по 1 января 1912 года. Кострома, 1912, с. 18 (далее – Костромское общество образования. Отчет о деятельности общества с 13 ноября 1907 года по 1 января 1912 года).
240 Открытие бесплатной библиотеки-читальни в с. Селище.// Наша костромская жизнь. 13.10.1911.
241 Там же.
242 Открытие бесплатной библиотеки-читальни в с. Селище.// Наша костромская жизнь. 14.10.1911.
243 Костромское общество образования. Отчет о деятельности об-щества с 13 ноября 1907 года по 1 января 1912 года, с. 19.
244 Купреянов Н.Н. Литературно-художественное наследие, с. 93.
245 Там же, с. 85.
246 Там же, с. 80.
247 Там же.
248 Лукомские Г. и В. Кострома. СПб., 1913, с. 255.
249 Там же, с. 355, 356, 358.
250 Купреянов Н. Н. Литературно-художественное наследие, с. 84.
251 Горохова О. Читая надписи на книгах.// Костромская старина. 1998, № 10-11, с. 77 – 78.
252 Церковно-приходская летопись, л. 86 об.
253 Там же, л. 90 – 94 об.
254 Там же, л. 93 об.
255 Там же, л. 94 об.
256 Там же.
257 Там же, л. 101 об.
258 ГАКО, ф. 56, оп. 1, д. 158, л. 90 об. – 91; Г. Н. Ратьков (некро-лог).// Наша костромская жизнь. 3.11.1911.
259 Церковно-приходская летопись, л. 99 об.
260 ГАКО, ф. 130, оп. 9, д. 3692, л. 5 об.
261 Церковно-приходская летопись, л. 98.
262 Там же, л. 99 – л. 99 об.
263 Там же, л. 102 об.
264 Там же, л. 102 об. – 103.
265 Гулянье в Селище.// Поволжский вестник. 12.06.1914.
266 Церковно-приходская летопись, л. 105 об.
267 Там же.
268 Языков А. А. Общественная помощь призванным и их семьям.// Костромская деревня в первое время войны. Труды Костромско-го научного общество по изучению местного края. Вып. 5, Кост-рома, 1916, с. 1.
269 ГАКО, ф. Р-2102, оп. 6, д. 564, л. 1.
270 Церковно-приходская летопись, л. 105 об.
271 Там же.
272 Победоносцев П. Эстафета поколений.// Северная правда. 31.08.1967; В памяти народа. Очерки о революционерах. Яро-славль, 1988, с. 76.
273 Смирнов В. И. Отношение деревни к войне.//Труды Костром-ского научного общества по изучению местного края. Вып. 5, Кострома, 1916, с. 89-90.
274 Церковно-приходская летопись, л. 105.
275 Там же, л. 107.
276 Костромской экскаваторный. История завода «Рабочий метал-лист». Кострома, 1972, с. 7 – 12 (далее – Костромской экскава-торный).
277 Церковно-приходская летопись, л. 108.
278 Поволжский вестник. 2.09.1915; 29.12.1915; 21.06.1916.
279 Церковно-приходская летопись, л. 108.
280 Там же.
281 Там же, л. 104.
282 Там же, л. 106 об.
283 Там же, л. 109.
284 Там же, л. 110 об.
285 Там же, л. 112.
286 Там же, л. 104.
287 Там же, л. 106 об.
288 Там же, л. 109.
289 Там же, л. 110 об.
290 Там же, л. 112.
291 Там же, л. 104.
292 Там же, л. 106 об.
293 Там же, л. 109.
294 Там же, л. 110 об.
295 Там же, л. 104.
296 Там же, л. 106.
297 Там же, л. 109.
298 Там же, л. 110 об.
299 ГАКО, ф. 56, оп. 3, д. 184, л. 249 об. – 250.
300 Там же, л. 266 об – 268.
301 Там же, л. 268; Е. К. Мягкова (некролог).// Поволжский вестник. 2.07.1916.